26. Катя соскучилась

Было хмурое-хмурое утро. Уже много дней шёл дождь и дул холодный ветер. Небо было обложено низкими, мрачными тучами, и ребята давно уже не видели солнца. Сырые ветки и шишки еле-еле тлели, и костёр каждую секунду готов был совсем погаснуть.

Ребята мрачно сидели в своём сыром, темном и холодном шалаше и тоскливо смотрели на бесконечный дождь.

Вове очень не хотелось идти на реку, но нужно было наловить рыб на завтрак. Он взял удочку, которая с трудом помещалась в шалаше, и стал выбираться на поляну.

Он уже совсем было вылез из шалаша, как услышал Катины всхлипывания. Мальчик с тревогой посмотрел на Катю. Первые дни она частенько плакала: то иголкой укололась, то есть захотела, то котов испугалась, то напёрсток потеряла. Но время шло, и Катя постепенно отвыкла плакать. Вова не ожидал, что она снова может расплакаться.

«Странно, почему она плачет?» — подумал Вова и спросил:

— Укололась?

Катя отвернулась и ничего не ответила.

— Напёрсток потеряла? Так мы его быстро найдём!

— Не потеряла, — всхлипнула Катя, — и не укололась…

— Она обыкновенная плакса, — заметил Славик, презрительно хмыкнув.

Катя блеснула мокрыми глазами и твёрдо проговорила:

— Я не плакса. Но у меня кончились все лоскутки, и мне больше нечего шить.

— Конечно, плакса, — сказал Славик. — Выходит дело, что и мне надо плакать, если мне уже нечего делать с прибором?

— Не плачь, Катя. У меня тоже кончились все книжки и больше нечего читать, — сказал Вова и стал думать, как бы успокоить Катю. Вот если бы у кого-нибудь порвалась рубашка!

Но в том-то и дело, что Катя уже давно привела всю одежду в порядок, и ни у кого ничего рваного не было. Хотя следует заметить, что одежда у всех здорово поизносилась и была вся чиненая перечиненная.

Что же делать? И тут Вова придумал. Он выбрался из шалаша и стал стаскивать с себя рубашку.

Холодный дождь хлестал по голому телу. Вова дрожал, Ёжился, но рубашку всё же снял. Потом он оторвал от рубашки рукав и вернулся в шалаш.

— Не смогла бы ты пришить рукав? — спросил он Катю. — Только что зацепился за сук, и вот…

— Пришью, — ответила Катя. Она насухо вытерла глаза платочком, вдела нитку в иголку и принялась за работу.

А продрогший Вова сидел рядом, от холода стуча зубами.

«Ничего, потерплю, — думал он. — Только пусть она подольше зашивает и не расстраивается».

Катя починила рубашку очень быстро.

— Скорее надень, — сказала она, — простудишься. — Потом она помолчала немного, всхлипнула и добавила: — Ты зря оторвал рукав.

— Он сам, — сказал Вова.

— Я знаю, что не сам, а что ты его оторвал специально для меня.

— Не специально.

— Неправда. специально. Но я плакала совсем не из-за этого. Совсем не из-за этого…

Вова растерялся:

— А из-за чего же тогда?

Катя долго молчала. Все даже подумали, что она так ничего и не скажет. Но Катя вдруг горячо заговорила, глотая слезы:

— Я соскучилась! Я хочу к маме и к папе, домой! Мне надоел этот необитаемый остров! Мне надоела эта рыба! Мне холодно! Я хочу спать в настоящей кровати и укрываться настоящим одеялом! Я хочу, хочу… — Но тут она совсем разрыдалась, и уже никто ничего не мог разобрать.

Катя обливалась слезами, а притихшие ребята смотрели на неё и даже не пытались утешить. Катя сказала именно то, о чём каждый из них уже давно думал, но не хотел признаться.

Ужасно трудно жить маленьким детям совершенно одним на необитаемом острове, добывать еду, дежурить, следить за костром, бороться с котами! Это только в книжке всё кажется таким простым.

Глядя на Катю, даже насмешливая Тата всплакнула и сказала:

— Я тоже соскучилась и хочу домой.

— Катя права, — сказал Славик. — Я тоже хочу домой.

— Мне кажется, что если все хотят домой, то надо уходить с необитаемого острова, — проговорил Вова.

Котя, который тихонечко лежал в углу шалаша и до сих пор не промолвил ни слова, вдруг заявил:

— Я тоже…

— Что ты тоже? — сердито закричала Тата. — Говори по-человечески! Или ты опять стал ленивым?!

— Не стал, — ответил обиженный Котя. — Ты меня перебила. Я тоже хочу домой.