10
Категория: Валентин Петрович Катаев СЫН ПОЛКА Повесть
Все разведчики были в сборе и как раз в это самое время играли в «козла». Они с таким азартом хлопали костями по столу, что можно было подумать, будто в блиндаже палят из пистолетов.
- Встать, смирно! - крикнул дневальный, увидав входящего командира батареи.
Разведчики резко вскочили на ноги, побросав кости на стол.
А ефрейтор Биденко, который в этот день был дежурным по отделению, как положено - в головном уборе и при оружии,- чертом подскочил к капитану и отрапортовал:
- Товарищ капитан! Команда разведчиков взвода управления вверенной вам батареи. Команда находится в резерве. Люди отдыхают. Во время дежурства никаких происшествий не случилось. Дежурный ефрейтор Биденко.
- Здравствуйте, артиллеристы!
- Здравия желаем, товарищ капитан! - дружно крикнули разведчики.
После этого капитан Енакиев обычно командовал «вольно» и разрешал продолжать заниматься каждому своим делом. Но на этот раз он молча сел на подставленный ему табурет и довольно долго рассматривал трофейную картину «Весна в Германии».
Батарейцы хорошо изучили своего командира. Достаточно было посмотреть на его нахмуренные брови под прямым козырьком артиллерийской фуражки, достаточно было увидеть его прищуренные глаза, тронутые вокруг суховатыми морщинками, и твердые губы, сложенные под короткими усами в неопределенную, холодную улыбку, чтобы понять, что без хорошего «дрозда» нынче дело не обойдется.
- Стало быть, никаких происшествий не случилось? - сказал капитан, помахивая по столу снятой перчаткой.
Биденко молчал, сразу сообразив, куда гнет командир батареи.
- Что ж вы молчите?
- Разрешите доложить...
- Можете не докладывать. Известно. Хорош у меня разведчик, которого мальчишка вокруг пальца обвел! Командиру отделения докладывали?
- Так точно. Докладывал.
- Ну и что же?
- Командир отделения четыре наряда не в очередь дал.
- Сколько нарядов?
- Четыре.
- Мало. Доложите ему, что я приказал от себя еще два наряда прибавить. Итого - шесть.
- Слушаюсь.
Капитан Енакиев некоторое время не спускал глаз с вытянувшихся перед ним солдат.
- Садитесь, орлы,- наконец сказал он, расстегивая шинель и давая этим понять, что официальный разговор кончен и теперь разрешается держать себя по-семейному.- Отдыхайте. Слыхал я, что вы мужички хозяйственные, будто у вас завелся какой-то необыкновенный пензенский самосад. Вы бы меня угостили, что ли!
Не успел он это сказать, как пять кисетов потянулись к нему, пять нарезанных газетных бумажек и пять зажигалок, готовых вспыхнуть по первому его знаку.
Отовсюду слышались голоса:
- Моего возьмите, товарищ капитан. Мой будто малость послабже.
- Моего попробуйте, мой с можжевельником.
- Разрешите, товарищ капитан, я вам скручу. Против меня тоньше никто не скрутит.
- Может быть, легкого табачку желаете? У меня сухумский, любительский, сладкий, как финик.
- Богато живете, богато живете,- говорил капитан, неторопливо примеряясь, у кого бы взять табачку.- А ты, Биденко, ты зря свой кисет подставляешь. У тебя я все равно не возьму. Накуришься твоего табачку, а потом, чего доброго, проспишь все на свете.
- Верно,- подмигнул Горбунов.- Точно. Это он непременно после своей махорки заснул в машине и пастушка нашего прошляпил.
- Про это я и намекаю,- сказал капитан.
- Товарищ капитан,- жалобно сказал Биден-ко,- кабы он был обыкновенный мальчик... А ведь это не мальчик, а настоящий чертенок. Право слово.
- А что, верно - хороший малый? - спросил капитан, затягиваясь пензенским самосадом.- Как он вам, братцы, показался?
- Паренек хоть куда,- сказал Горбунов, улыбаясь той широкой, свойской улыбкой, которой привыкли улыбаться все разведчики, говоря о Ване.- Самостоятельный мальчик. И уж одно слово - прирожденный солдат. Мы бы из него знаменитого разведчика сделали. Да, видно, не судьба.
- Жалко? - спросил капитан Енакиев.
- Да нет, что же... Жалко не жалко... Он, конечно, и в тылу не пропадет. А сказать правду, то и жалко. У него душа настоящая, воинская. Ему в армии самое место.
- А не сочиняешь?
- Чего же тут сочинять! Это сразу заметно. Хотя вам, как нашему командиру батареи, конечно, виднее.
- А вы, ребята, почему молчите? - сказал капитан Енакиев, пытливо всматриваясь в солдатские лица.- Как вам показался мальчик?
По лицам разведчиков тотчас разлилась такая дружная улыбка, словно она у них была одна, большая, на всю команду, и они улыбались ею не каждый порознь, а все вместе.
- Глядите. Думайте. Вам с ним жить, а не мне.
- Подходящий паренек. Одно слово - пастушок, солнышко,- заговорили разведчики, все еще не вполне понимая, куда гнет их капитан,
А он строго посмотрел на них и после некоторого, довольно продолжительного раздумья твердо сказал:
- Ну ладно. Только знайте, что это вам не игрушка, а живая душа... Эй, Соболев! - крикнул он, подойдя к двери.- Давай сюда пастушка.
И когда на пороге, к общему изумлению, появился Ваня, капитан сказал, крепко взяв мальчика за плечо:
- Получайте вашего пастушка. Пусть пока у вас живет. А там увидим.
- Встать, смирно! - крикнул дневальный, увидав входящего командира батареи.
Разведчики резко вскочили на ноги, побросав кости на стол.
А ефрейтор Биденко, который в этот день был дежурным по отделению, как положено - в головном уборе и при оружии,- чертом подскочил к капитану и отрапортовал:
- Товарищ капитан! Команда разведчиков взвода управления вверенной вам батареи. Команда находится в резерве. Люди отдыхают. Во время дежурства никаких происшествий не случилось. Дежурный ефрейтор Биденко.
- Здравствуйте, артиллеристы!
- Здравия желаем, товарищ капитан! - дружно крикнули разведчики.
После этого капитан Енакиев обычно командовал «вольно» и разрешал продолжать заниматься каждому своим делом. Но на этот раз он молча сел на подставленный ему табурет и довольно долго рассматривал трофейную картину «Весна в Германии».
Батарейцы хорошо изучили своего командира. Достаточно было посмотреть на его нахмуренные брови под прямым козырьком артиллерийской фуражки, достаточно было увидеть его прищуренные глаза, тронутые вокруг суховатыми морщинками, и твердые губы, сложенные под короткими усами в неопределенную, холодную улыбку, чтобы понять, что без хорошего «дрозда» нынче дело не обойдется.
- Стало быть, никаких происшествий не случилось? - сказал капитан, помахивая по столу снятой перчаткой.
Биденко молчал, сразу сообразив, куда гнет командир батареи.
- Что ж вы молчите?
- Разрешите доложить...
- Можете не докладывать. Известно. Хорош у меня разведчик, которого мальчишка вокруг пальца обвел! Командиру отделения докладывали?
- Так точно. Докладывал.
- Ну и что же?
- Командир отделения четыре наряда не в очередь дал.
- Сколько нарядов?
- Четыре.
- Мало. Доложите ему, что я приказал от себя еще два наряда прибавить. Итого - шесть.
- Слушаюсь.
Капитан Енакиев некоторое время не спускал глаз с вытянувшихся перед ним солдат.
- Садитесь, орлы,- наконец сказал он, расстегивая шинель и давая этим понять, что официальный разговор кончен и теперь разрешается держать себя по-семейному.- Отдыхайте. Слыхал я, что вы мужички хозяйственные, будто у вас завелся какой-то необыкновенный пензенский самосад. Вы бы меня угостили, что ли!
Не успел он это сказать, как пять кисетов потянулись к нему, пять нарезанных газетных бумажек и пять зажигалок, готовых вспыхнуть по первому его знаку.
Отовсюду слышались голоса:
- Моего возьмите, товарищ капитан. Мой будто малость послабже.
- Моего попробуйте, мой с можжевельником.
- Разрешите, товарищ капитан, я вам скручу. Против меня тоньше никто не скрутит.
- Может быть, легкого табачку желаете? У меня сухумский, любительский, сладкий, как финик.
- Богато живете, богато живете,- говорил капитан, неторопливо примеряясь, у кого бы взять табачку.- А ты, Биденко, ты зря свой кисет подставляешь. У тебя я все равно не возьму. Накуришься твоего табачку, а потом, чего доброго, проспишь все на свете.
- Верно,- подмигнул Горбунов.- Точно. Это он непременно после своей махорки заснул в машине и пастушка нашего прошляпил.
- Про это я и намекаю,- сказал капитан.
- Товарищ капитан,- жалобно сказал Биден-ко,- кабы он был обыкновенный мальчик... А ведь это не мальчик, а настоящий чертенок. Право слово.
- А что, верно - хороший малый? - спросил капитан, затягиваясь пензенским самосадом.- Как он вам, братцы, показался?
- Паренек хоть куда,- сказал Горбунов, улыбаясь той широкой, свойской улыбкой, которой привыкли улыбаться все разведчики, говоря о Ване.- Самостоятельный мальчик. И уж одно слово - прирожденный солдат. Мы бы из него знаменитого разведчика сделали. Да, видно, не судьба.
- Жалко? - спросил капитан Енакиев.
- Да нет, что же... Жалко не жалко... Он, конечно, и в тылу не пропадет. А сказать правду, то и жалко. У него душа настоящая, воинская. Ему в армии самое место.
- А не сочиняешь?
- Чего же тут сочинять! Это сразу заметно. Хотя вам, как нашему командиру батареи, конечно, виднее.
- А вы, ребята, почему молчите? - сказал капитан Енакиев, пытливо всматриваясь в солдатские лица.- Как вам показался мальчик?
По лицам разведчиков тотчас разлилась такая дружная улыбка, словно она у них была одна, большая, на всю команду, и они улыбались ею не каждый порознь, а все вместе.
- Глядите. Думайте. Вам с ним жить, а не мне.
- Подходящий паренек. Одно слово - пастушок, солнышко,- заговорили разведчики, все еще не вполне понимая, куда гнет их капитан,
А он строго посмотрел на них и после некоторого, довольно продолжительного раздумья твердо сказал:
- Ну ладно. Только знайте, что это вам не игрушка, а живая душа... Эй, Соболев! - крикнул он, подойдя к двери.- Давай сюда пастушка.
И когда на пороге, к общему изумлению, появился Ваня, капитан сказал, крепко взяв мальчика за плечо:
- Получайте вашего пастушка. Пусть пока у вас живет. А там увидим.