23

Командирский наблюдательный пункт был вынесен так далеко вперед, что поле боя просматривалось с него простым глазом.
Достаточно было капитану Енакиеву посмотреть в амбразуру, чтобы сразу понять всю обстановку. Батальон немецкой пехоты спускался с возвышенности на ту самую роту капитана Ахунбаева, которая предназначалась для фронтальной атаки и еще не развернулась.
Теперь капитан Ахунбаев, учитывая обстановку, мог сделать только две вещи: либо немного отступить и занять более выгодную оборону в старых немецких окопах по эту сторону лощины, что было вполне благоразумно; либо принять встречный бой с превосходящим его силы противником и немедленно ввести в дело единственную свою роту резерва, что было смело до дерзости.
Капитан Енакиев достаточно хорошо знал своего друга Ахунбаева. Не было сомнений, что он выберет встречный бой. И действительно, не успел Енакиев это подумать, как телефонист подал ему снизу, из своей ниши, телефонную трубку. Енакиев присел на корточки на дне окопа, чтобы пальба не мешала разговаривать, и услышал возбужденный веселый голос Ахунбаева:
- С кем говорю? Это вы, шестой?
- Шестой слушает.
- Узнаете меня по голосу?
- Узнаю.
- Прекрасно. Вам обстановка ясна?
- Вполне.
- Ввожу в дело резервы. Атакую. Поддержите.
- Слушаюсь.
- Через сколько времени ждать?
- Через пятнадцать минут.
- Долго.
- Быстрей не могу.
- Отстаете, деточка,- пошутил Ахунбаев. И, несмотря на всю серьезность обстановки, Енакиев принял его шутку.
- Не мы отстаем, а вы, как всегда, спешите,- отшутился Енакиев, хотя на душе его было невесело.- Где вы находитесь?
- В точке, которая обозначена на вашей карте синим кружком со стрелкой.
- Понятно. Так мы - соседи.
- Милости просим.
- Сейчас будем вместе.
- Всегда рад.
- До свидания.
- Целую, обнимаю вас и все ваше хозяйство.
Этот легкий, веселый разговор по телефону, который со стороны мог показаться пустым, на самом деле был полон глубочайшего смысла. Он обозначал требование Ахунбаева, чтобы его пехоту сопровождали пушки, и согласие Енакиева на это требование. Он обозначал вопрос Ахунбаева: «А ты меня, друг милый, не подведешь в решительную минуту?» - и ответ Енакиева: «Не беспокойся, положись на меня. В бою мы будем все время вместе. Мы вместе победим, а если придется умереть, то мы умрем тоже вместе».
После этого капитан Енакиев приказал по телефону первому взводу своей батареи немедленно сняться с позиции и, не теряя ни секунды, передвинуться вперед, сколько можно будет - на грузовиках, а дальше - на руках, вплотную до ротных порядков. Второму взводу он приказал все время стрелять, прикрывая открытые фланги ударной роты капитана Ахунбаева.
И тут же он вспомнил, что Ваня был в первом взводе. В первую секунду он хотел отменить свое приказание и выбросить вперед второй взвод, а первый оставить на месте и прикрывать фланги. Он уже протянул руку к телефонной трубке, но вдруг решительно повернулся и, поручив ведение огня старшему офицеру, стал пробираться с двумя телефонистами и двумя разведчиками на командный пункт Ахунбаева.
Часть пути они прошли пригибаясь, а часть пришлось ползти, так как местность была ровная и откуда-то по ним уже несколько раз начинал бить пулемет.
Командный пункт Ахунбаева представлял собою место посреди пустынного картофельного поля - здесь всюду были картофельные поля,- за двумя большими кучами картофельной ботвы, почерневшей от дождей.
Но капитана Ахунбаева здесь уже не было. Он ушел вперед с ротой резерва, оставив на месте связного и телефониста.
Енакиев был поражен быстротой, с которой действовал Ахунбаев. Теперь обстановка уже не казалась ему такой трудной. Конечно, вести встречный бой двумя ротами против батальона было нелегко. Но такой страстный, напористый, храбрый офицер, как Ахунбаев, мог обеспечить успех. Кроме того, в точности еще не была известна судьба тех двух рот, которые пошли во фланг. Последние сведения были, что они окружены. Потом связь прекратилась. Но вполне возможно, что они вырвутся и ударят по немцам с тыла. И это решит исход боя.
Послав разведчиков встретить взвод и провести пушки по самой короткой и наиболее скрытой дороге в расположение пехоты, капитан Енакиев лег за кучей ботвы, разложил карту и стал поджидать капитана Ахунбаева, чтобы вместе с ним решить, как надо действовать.
...Между тем Ваня вместе со своим расчетом мчался на грузовике к месту, назначенному капитаном Енакиевым. За ними едва поспевал грузовик второго орудия. Оба грузовика мчались сломя голову. И все-таки сержант Матвеев, который, по своему обыкновению, ехал стоя, то и дело стучал прикладом автомата в кабину водителя, крича:
- Ну что же ты, Костя! Давай нажимай! Давай, давай, давай!
Орудие, прицепленное вместе со своим передком к грузовику, моталось и подскакивало, как игрушечное. Солдат на поворотах валяло. Они стукались шлемами, хватались друг за друга руками. Но никто при этом не смеялся. Не слышно было также и шуток, столь обычных в подобных случаях.
Лица у всех были грубые, неподвижные, словно вырубленные из дерева. А зеленые шлемы, надвинутые глубоко на глаза, при свете темного ветреного утра казались почти черными.
Ваня не знал, куда их везут. Они так быстро снялись, что мальчик не успел ни у кого спросить. Он только понимал, что их бросают в бой, который уже начался, и что в этом бою они будут действовать как-то необычно, не так, как всегда.
Подчиняясь общему настроению сурового и нетерпеливого ожидания, Ваня сидел, крепко вцепившись одной рукой в скамейку, а другой все время ощупывая в кармане дистанционный ключ.
Его рот был плотно сжат, глаза серьезно и вопросительно смотрели по сторонам, а маленькое лицо, казавшееся под большим шлемом еще меньше и тоньше, так же как и у других солдат, было как бы вырезано из дерева.
Проехав не более двух километров без дороги, по вспаханным полям и огородам, машины спустились в низину, где навстречу им выбежал высокий солдат, еще издали делая поднятыми над головой руками какие-то знаки.
Передний грузовик немного замедлил ход, и солдат вскочил на подножку.
- Давай, давай! - быстро сказал он водителю, показывая громадной черной рукой направление.- Давай полный, не останавливайся. Надо быстро проскочить через вон ту высотку. Видишь? Там он из миномета достает.
Водитель резким рывком переставил рычаги, радиатор окутался паром, и машина с натужливым, ноющим звуком полезла в гору.
- Ну, как там дело? - спросил сержант Матвеев солдата, который продолжал стоять на подножке и показывать дорогу.
- У него там целый батальон против наших двух рот. Жара! Пехота огонька просит.
- А пехота чья?
- Ахунбаевская.
Сержант Матвеев с удовольствием кивнул головой:
- Сейчас дадим.
Ваня посмотрел на солдата и узнал в нем Биденко.
- Дяденька Биденко! - радостно закричал он.- Глядите, я тоже тут. Шестым номером стою. У меня и ключ специальный есть, чтобы трубки ставить. Во, ключ!
Мальчик вытащил из кармана дистанционный ключ. Но Биденко не заметил Ваню. Как раз в это самое время грузовик выехал на опасную высоту. Теперь он мчался с предельной скоростью. А водитель все жал и жал, ругаясь сквозь зубы и яростно дергая рычаги.
Четыре мины одновременно разорвались вокруг грузовика. За стуком ящиков с патронами, за воем мотора, за громыханием орудия, мотающегося сзади по рытвинам и колдобинам, мальчик не услышал ни их полета, ни их разрыва. Он только вдруг увидел черный сноп земли, выброшенной вверх из картофельной грядки. Он почувствовал, как его толкнуло воздухом.
Все же эти четыре мины разорвались недостаточно близко, чтобы причинить какой-нибудь вред. В следующую минуту грузовик проскочил опасное место. Теперь он быстро спускался под гору, в то время как позади весь гребень высоты уже был покрыт бурыми облаками взрывов.
- Ну, теперь будет кидать по пустому месту до вечера! - презрительно заметил Матвеев и потрогал свои щегольские усики и свои «севастопольские» полубачки, как бы желая убедиться, что они находятся на своем месте и не пострадали от обстрела.
- Стоп,- сказал Биденко.
Машина круто развернулась, так что орудие оказалось дулом к неприятелю, и остановилась. Номера соскочили на землю и стали снимать пушку с передка. И Биденко заметил Ваню:
- А, пастушок, друг милый! И ты здесь? Он схватил мальчика могучими руками, снял его с высокого грузовика и поставил на землю.
- Во, дядя Биденко, глядите! - возбужденно сказал Ваня, показывая разведчику дистанционный ключ.
- Ишь ты, какой стал завзятый орудиец!
Биденко смотрел на мальчика радостно и вместе с тем несколько ревниво, стараясь разглядеть, какие улучшения и усовершенствования ввели орудийцы во внешний вид его бывшего воспитанника. Усовершенствование было одно: орудийцы надели на мальчика шлем. Это еще больше приблизило Ваню к бывалому солдату. В остальном же все было по-прежнему. Правда, обмундирование Вани уже не имело прежнего ослепительного вида. Оно обмялось, потерлось. На сапогах сделались толстые складки. Голенища осели. Рукав шинели в одном месте был промаслен орудийным салом.
Биденко в глубине души все это даже нравилось. Это придавало его любимцу еще более боевой вид.
Но все же он не удержался, чтобы не сказать ворчливо:
- А обтрепался весь, вывалялся... Срам смотреть.
- Я, дяденька, не виноват. Иной раз приходится не раздевамшись ночевать возле орудия, прямо на земле.
- Возле орудия! - с горечью сказал Биденко.- Небось у нас чище ходил. Все-таки надо аккуратнее носить казенное обмундирование.
Ваня понимал, что Биденко это говорит только так, лишь бы поворчать. Он чувствовал, что Биденко его по-прежнему любит. Его сердце сразу согрелось, и ему захотелось рассказать Биденко все радостные и важные новости, которые произошли с ним за последнее время: что он уже один раз сам выпалил из пушки, что вчера его поставили шестым номером, что капитан Енакиев принимает его к себе сыном и уже подал рапорт командиру дивизиона.
Ему хотелось расспросить разведчика о Горбунове, узнать, что у них слышно хорошенького, какие есть новые трофеи.
Но ничего этого сказать он не успел. Вокруг шел бой. Каждая секунда была на вес золота. Много разговаривать не приходилось.
Как только пушки были сняты с передков и ящики с патронами выгружены - а это сделалось не более чем за полторы минуты,- сержант Матвеев подал новую, еще ни разу не слышанную Ваней команду:
- На колеса!