Рассказы на колхозные темы
Рассказ знакомого полковника
Минувшей зимой встретил я в Москве одного моего старого дружка. Три года провели мы с ним на фронте. И, прямо скажу, наилучшие воспоминания остались у меня о нем.
Был он человек высокой культуры. Умница. Светлая голова. Имел два высших образования. При этом отличался чудесным характером. На любое боевое задание шел посмеиваясь, уверенный в успехе дела.
Восемь лет мне не довелось его видеть. А тут, в коридоре гостиницы «Москва», я, как говорится, столкнулся с ним нос к носу. Гляжу — идет мой дружок Иван Кириллыч — маленький, щупленький, довольно-таки поседевший за эти годы.
После первых радостных слов и восклицаний я спросил его:
— А ты что в Москве? По каким делам?
Он ответил мне, тихо посмеиваясь:
— Да вот прибыл на съезд передовиков сельского хозяйства.
— Разве ты имеешь отношение к этому делу? Ты же, помнится, инженер-мелиоратор?
— Да, и при этом ученый агроном.
— А где работаешь? В исследовательском институте?
Засмеявшись, он сказал:
— Работаю я сейчас… председателем колхоза…
— Ты?! Председателем колхоза?.. Шутишь?
— Нет, уверяю тебя…
Тут мы оба стали громко смеяться. Признаюсь, я смеялся весело, от души, как если бы узнал о чем-то очень забавном. А он смеялся несколько смущенно, прикрывая это свое чувство излишней веселостью и даже балагурством. Подталкивая меня под бок, он то и дело шумно восклицал:
— Да-с, Петруша, работаю председателем сельхозартели!.. Знай наших!.. Высоко летаем!.. Так-то, брат…
Но вдруг, перестав смеяться, он сказал с недоумением:
— Это чему же мы с тобой рассмеялись?
Я ответил, пожав плечами:
— Лично я рассмеялся от неожиданности. Знаю, что у тебя два высших образования, ученая степень, и вдруг такая новость — ты председатель колхоза!
Тут Иван Кириллыч заговорил с необыкновенным жаром, как бы стараясь убедить меня, а может быть, и себя, в справедливости своих слов:
— Да ты наконец пойми, Петруша! Перед сельским хозяйством сейчас огромные, исторические задачи! Поставлена благороднейшая цель… Вот партия и посылает на это дело образованных, знающих людей. И это справедливо! Разумно! Иначе мы не достигнем цели… Нет, Петруша, напрасно мы с тобой рассмеялись, зря…
Не без яда я ответил моему другу:
— Мне-то, говорю, простительна такая промашка — я двадцать лет вдали от деревни. А вот забавно, что ты сам рассмеялся, будучи председателем новейшей формации. Да ведь так рассмеялся, что меня заглушил своим смехом!
Иван Кириллыч сконфуженно пробормотал:
— Смеялись-то мы одинаково, вровень…
Он открыл дверь своего номера, и мы вошли в комнату. Там, шагая из угла в угол, Иван Кириллыч продолжал говорить, но говорил он теперь отрывисто, задумчиво, обращаясь больше к самому себе, нежели ко мне:
— Да, зря мы с тобой рассмеялись… Однако интересно бы докопаться до источника нашего смеха… Вот если бы я тебе сказал, что я, допустим, осушаю какое-нибудь паршивенькое болотце в районе, — ты не рассмеялся бы. Ты сказал бы мне почтительно: «Ого, молодец, Кириллыч!» И я не без гордости поведал бы тебе какую-нибудь лесную сказку… А тут, понимаешь, высокая должность председателя коллективного хозяйства вызвала наш смех. Почему? В чем дело? Малый объект для работы? Нет, у меня четыре тысячи гектаров пашни! Огромная фабрика зерна!.. Так почему же мы с тобой так пренебрежительно рассмеялись?! В чем тут дело?
Круто обернувшись ко мне, он поспешно сказал:
— Знаю, в чем дело! Понял сейчас… По нашим прежним понятиям, Петруша, председатель колхоза — это недоучка, а то и попросту серый мужик. К этому понятию мы с тобой крепко привыкли.
Комически ужасаясь, Иван Кириллыч сказал, помолчав:
— То-то я в райкоме так бурно отказывался принять эту должность. Приводил веские резоны: старею, дескать, прихварываю, не могу, дескать, по этой причине принять ваше лестное предложение… А причина-то моего отказа вон где таилась — в устаревшем взгляде на эту должность!
Тут Иван Кириллыч добродушно и весело засмеялся. И в этом его смехе я вновь услышал голос моего прежнего дружка. Поглядывая на него, я думал: «Ну, этот сделает дело! Колхоз теперь в верных руках…»
На прощанье Иван Кириллыч сказал мне, тихо посмеиваясь:
— Да, как ни вертись, а мой нетактичный смех я вынужден отнести к категории пережитков самого недавнего прошлого.