Бледнолицые братья
Идейный организм
Есть еще идейные люди на белом свете. Не оскудела еще наша жизнь.
На праздниках я встретил одного честного борца против алкоголя.
Этот человек сидел напротив меня за рождественским столом.
Наружность у этого человека была угрюмая. Нос крупный, с красным отливом.
«Этот, – думаю, – не подкачает – самосильно наляжет на хозяйскую выпивку».
И вдруг вижу, братцы мои, отставляет этот человек свои рюмки и бокалы в сторону и решительно говорит:
– Извиняюсь. Не пью. Мне, – говорит, – на эти стеклянные предметы смотреть худо. Я, – говорит, – недавно начал идейную борьбу против алкоголя.
Тут начались среди гостей охи и вздохи. Дескать, такое любопытное занятие отстранять от себя на праздниках! Можно ли?
Тогда человек этот горько усмехнулся на эти реплики и начал отчитывать гостей и хозяев. Много острых и верных вещей сказал он.
– Люди, – говорит, – могут без этого веселиться. Довольно стыдно. Можно, – говорит, – заместо этого в картишки удариться и обыграть хозяина. Или, – говорит, – на худой конец можно погулять с хозяйкой этого дома. Но зачем же отравлять свой идейный организм такой отравой? Я, – говорит, – всю жизнь пил и закусывал, но теперь я стою за сухой закон. Пущай будут разные ограничения. Пущай продают полбутылки на брата. Пора за это взяться и обратить внимание. Довольно.
Я с радостью глядел на этого выдающегося человека. Его добродушная супруга сидела рядом со мной.
– Муж-то, – говорю ей, – у вас какой идейный супруг.
– Да, – говорит, – такая, знаете, обида напротив праздника! Врач ему совсем не дозволил пить: «Сердце, – говорит, – у вас не дозволяет наклюкаться. Помереть можете»…
К концу ужина идейный супруг все же до того назюзюкался, что дважды его выносили во двор, и там он освежался.
Квартира
В нашем доме произошла трагедия. Убийство. Муж из ревности убил свою молодую фактическую супругу и ее юридическую мамашу.
Не будем входить в психологию убийства, скажем одно, убийство произошло в небольшой уютной квартире – две комнаты и кухня. Бельэтаж. Уборная. Ванна. Десять квадратных саженей.
Народу собралось во двор этого дома уйма. Каждому, конечно, любопытно было узнать, кому теперь домоуправление передаст эту освободившуюся квартиру.
Уже увезли убийцу. Уже убитых отправили, куда следует, – толпа не расходилась.
Завязалась небольшая потасовка. Кто-то дико орал, что это прямо кумовство передавать эту площадь близким родственникам. Лучше пущай кинут жребий – кому достанется.
И вдруг, братцы мои, стало мне грустно на сердце. Стало мне до чего обидно.
Тут, можно сказать, такая трагедия и драма, с кровью и с убийством, и тут же, наряду с этим, такой мелкий коммерческий расчет. «Эх, – думаю, – бледнолицые мои братья!»
И долго стоял у ворот. И противно мне было принимать участие в этих грубых разговорах.
Тем более, что на прошлой неделе я по случаю получил не очень худую квартиру. Смешно же опять менять и горячиться. Я доволен.
Юморист
На днях мне позвонили по телефону. Кто-то вежливым, мягким голосом спросил:
– Товарищ Зощенко?
– Да.
– Вот в чем дело. Мы производим опыты над усилителем. Большая просьба прочесть несколько строк из какого-нибудь вашего рассказа.
У меня была неотложная срочная работа. Мне очень не хотелось отрываться от дела. Но я человек мягкий. Я уважаю, кроме того, всякие новейшие изобретения. Я прочел в телефонную трубку несколько строчек.
– Прекрасно, – сказал вежливый голос. – Благодарю вас. Звучность изумительная. Теперь мы попросим вас послушать нашу передачу. Будьте любезны, отойдите в самый дальний угол комнаты. И слушайте.
Я положил трубку на стол и отошел шагов на десять. Минуты две стоял дурак дураком. Потом подошел.
– Ну, как?
– Ничего не слышал.
– Тогда отойдите шагов на пять и присядьте так, чтобы ваше ухо было на одной линии с трубкой.
Я отошел и присел.
– Ну, как?
– Ей-богу, я решительно ничего не слышу! – сказал я сердитым голосом.
– Тогда, – сказал мой собеседник, смеясь, – повесьте трубку и ложитесь спать.
Человек смеялся весело, от души, захлебываясь и хрюкая в телефон.
Да, действительно, я был очень взбешен. Я чуть не оторвал телефонную трубку. Еще бы – десять минут меня дурачил какой-то прохвост. Даже заставлял приседать.
Потом я успокоился. Даже усмехнулся. В чем дело? Все обстоит прекрасно. Можно записать сюжет. Можно сделать небольшой юмористический рассказ на актуальную темку – телефонные хулиганы. Двадцать рублей я честно заработал на этом поганом деле.
В каждой собачьей ерунде есть свои хорошие стороны.
Скупой рыцарь
Год назад в одно почтенное издательское учреждение я три месяца подряд ходил за деньгами.
Заведующий отделом человек был милый, симпатичный. Всякий раз он справлялся о моем драгоценном здоровье, интересовался работой. И всегда очень сочувствовал и входил в положение. Однако, денег не платил.
Примерно, зайдешь к нему числа десятого. Разведет руками, грустно улыбнется.
– Ай, – говорит, – ну, можно ли в такие несуразные числа заходить. Десятое число! А мне, может, пятнадцатого рабочим и служащим платить. Сами посудите.
Ну, сообразишь, что десятое число, действительно, несколько неудобное число для платежей, – уйдешь. Приходишь числа двадцатого.
– Ну, что вы, – говорит, – делаете? Только что недавно рабочим и служащим заплатил. Ну, откуда я вам возьму? Сами посудите.
Два месяца я терпеливо поднимался на пятый этаж. В начале третьего месяца я стал слегка наседать и требовать.
Заведующий ерзал на стуле, грустно разводил руками, но денег не платил.
Я знаю – деньги платить занятие скучное, малоприбыльное. Сплошной, можно сказать, коммерческий расход. В трубу можно свободно полететь, ежели всем платить. Однако, мне было все равно. Я с энергичной настойчивостью вел свою линию.
Заведующий, видимо, начал страдать от моих посещений. Он избегал моего взгляда. Молча разводил руками. И углублялся в свои бумаги.
Однажды, когда у заведующего сидел какой-то посетитель, я начал грозить. Я сказал:
– Либо платите сейчас, либо я сам не знаю, что сейчас сделаю.
В голосе моем появились истерические нотки и вообще некоторое повизгиванье.
Вдруг я услышал всхлипывание. Я с испугом посмотрел на заведующего. Закрыв глаза рукой, он плакал, не стесняясь присутствия посетителя.
Я мысленно обругал себя скотиной и выбежал из кабинета.
Мне было ужасно стыдно и неловко.
Так довести человека. Экая я чертова свинья! Ну, действительно, ну, откуда ему взять денег, если у него, может, нету? Ах, такая гнусность! Надо извиниться. Скажу: согласен ждать, сколько понадобится.
Я снова вошел в кабинет.
Заведующий, откинувшись на спинку кресла, тихонько смеялся. Его усы и подбородок дрожали от смеха.
Я услышал, как он говорил своему собеседнику:
– Ну, что я могу сделать? Пристают, докучают. Мешают работать. Ну, откуда я всем возьму? Приходится, знаете, прибегать к этой невинной хитрости. Это действует. Они народ впечатлительный.
Я подошел к столу и тяжелым голосом потребовал немедленной уплаты.
Заведующий, не глядя на мое лицо, написал на моем заявлении – уплатить завтра.
Назавтра я деньги получил.
Этот случай – подлинная правда. Я давно уже перестал фантазией разбавлять свои рассказы.
Обезьяний язык
Трудный это русский язык, дорогие граждане! Беда какой трудный!
Главная причина в том, что иностранных слов в нем до черта. Ну, взять французскую речь. Все хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси – все, обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова.
А ну-те-ка, сунься теперь с русской фразой – беда. Вся речь пересыпана словами с иностранным, туманным значением.
От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Я вот на днях слышал разговор. На собрании было. Соседи мои разговорились.
Очень умный и интеллигентный разговор был, но я, человек без высшего образования, понимал ихний разговор с трудом и хлопал ушами.
Началось дело с пустяков.
Мой сосед, не старый еще мужчина с бородой, наклонился к своему соседу слева и вежливо спросил:
– А что, товарищ, это заседание пленарное будет, али как?
– Пленарное, – небрежно ответил сосед.
– Ишь ты, – удивился первый, – то-то я и гляжу, что такое? – как будто оно и пленарное.
– Да уж будьте покойны, – строго ответил второй. – Сегодня сильно пленарное, и кворум такой подобрался – только держись.
– Да ну? – спросил сосед. – Неужели и кворум подобрался?
– Ей-богу, – сказал второй.
– И что же он, кворум-то этот?
– Да ничего, – ответил сосед, несколько растерявшись. – Подобрался и все тут.
– Скажи на милость, – с огорчением покачал головой первый сосед. – С чего бы это он, а?
Второй сосед развел руками и строго посмотрел на собеседника, потом добавил с мягкой улыбкой:
– Вот вы, товарищ, небось, не одобряете эти пленарные заседания… А мне как-то они ближе. Все как-то, знаете ли, выходит в них минимально по существу дня… Хотя я, прямо скажу, последнее время отношусь довольно перманентно к этим собраниям. Так, знаете ли, индустрия из пустого в порожнее.
– Не всегда это, – возразил первый. – Если, конечно, посмотреть с точки зрения. Вступить, так сказать, на точку зрения и оттеда, с точки зрения, то да – индустрия конкретно.
– Конкретно фактически, – строго поправил второй.
– Пожалуй, – согласился собеседник. – Это я тоже допущаю. Конкретно фактически. Хотя как когда…
– Всегда, – коротко отрезал второй. – Всегда, уважаемый товарищ. Особенно, если после речей подсекция заварится минимально. Дискуссии и крику тогда не оберешься.
На трибуну взошел человек и махнул рукой. Все смолкло. Только соседи мои, несколько разгоряченные спором, не сразу замолчали. Первый сосед никак не мог помириться с тем, что подсекция заваривается минимально. Ему казалось, что подсекция заваривается несколько иначе.
На соседей моих зашикали. Соседи пожали плечами и смолкли. Потом первый сосед наклонился ко второму и тихо спросил:
– Это кто ж там такой вышедши.
– Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Оратор простер руки вперед и начал речь.
И когда он произносил надменные слова с иностранным, туманным значением, соседи мои сурово кивали головами. Причем второй сосед строго поглядывал на первого, желая показать, что он все же был прав в только что законченном споре.
Трудно, товарищи, говорить по-русски!