Гришка Жиган
Поймали Гришку Жигана на базаре, когда он Старостину лошадь купчику уторговывал. Ходил Гришка вокруг лошади и купцу подмигивал.
Конь-то каков, господин купчик! Королевский конь. Лучше бы мне с голоду околеть, чем такого коня запродать. Ей-богу, моя правда. Ну, а тут вижу человек хороший. Хорошему человеку и продать не стыдно. Особенно если купчику благородному.
Купец смотрел на Гришкину лошадь недоверчиво. Лошадь была мужицкая росту маленького и сама пузатая.
А зубы-то… Зубы-то, господин купчик, каковы! Ведь это же, взгляните, королевские зубы.
Гришка приседал на корячки, ходил вокруг лошади без всякой на то нужды, даже наземь ложился под брюхо лошади. И хвалил брюхо. А купчик медлил и спрашивал:
Ну, а она, боже сохрани, не краденая?
Краденая? обижался Гришка. Эта-то лошадь краденая? У краденой лошади, господин купчик, взор не такой. Краденая лошадь завсегда глазом косит. А тут, обратите внимание, какой взор. Чистый, королевский взор. И масть у ней королевская.
Да ты много не рассусоливай, сказал купчик. Ежели она есть краденая, так ты мне и скажи: краденая, мол, лошадь. А то ходит тут, говорят вор и конокрад Гришка Жиган… Так уж не ты ли это и будешь. А? Как звать-то тебя?
Это меня-то? Гришей меня зовут. Это точно. Да только, господин купчик, я воровством имя такое позорить не буду. На это я никогда не соглашусь… А зовут, да, Гришей зовут. Могу и пачпорт вам показать… Ну, что же, берете коня-то? Королевский конь. Ей-богу, моя правда.
А в это время мужички со старостой во главе подошли к базару.
Вот он, тонко завыл староста, вот он, собачий хвост, вор и конокрад Гришка Жиган. Бейте его, людишки добрые!
Стоит Гришка и бежать не думает, только лицом слегка посерел. Знает, бежать нельзя. Поймают и сразу бить будут. А сгоряча бьют до смерти. Опешили мужики. Как же так вор, а не бежит и даже из рук не рвется. Потоптались на месте, насели на Гришку и руки ему вожжой скрутили. А в городе бить человека неловко.
Волоките его за город, сказал староста, покажем ему вору, сукиному сыну, как чужих коней уворовывать.
Повели Гришку за город. Прошли с полверсты.
Буде! остановился Фома Хромой. И пиджак скинул.
Начнем, братишки.
Видит Гришка, дело его плохое: бить сейчас будут. А вора-конокрада бьют мужички до смерти такой закон.
Братцы, сказал Гришка, а чья земля эта будет? Земля-то ведь эта казенная будет. Нельзя здесь меня бить. Такого и закону нет, чтоб на казенной земле человека били. И вам до суда дело, и мне вред.
Староста согласился.
Это он верно. Затаскает судья, если, например, до смерти убьем человека. Волокнем его, братишки, на село. Там и концы в воду.
Повели Гришку на село.
Братцы, тихо спросил Гришка, за что бить-то будете? Под суд меня вора и конокрада надобно. Суд дело разберет. Да только каждый суд оправдает меня. Любой суд на лошадь взглянет и оправдает. Скверная лошаденка, шут с ней совсем. От нее и радости-то никакой нет.
Да что ж это он, удивился староста, что ж это он, православные, лошадь-то мою хает? Этакая чудная лошадь, а он хает… Ты что ж это, хвост собачий, лошадь мою хаешь?
Ей-богу, моя правда, сказал Гришка. Поступь у ней, посмотрите, какая. На такую лошадь и сесть противно. Как на нее только сядешь она, дура такая, задом крутит. Шут ее знает почему, но крутит задом. От нее и болезни могут произойти: грыжа, например, болезнь… От села до базара четыре версты, всякий знает, а у меня пот градом измучила совсем чертова анафема. Так и крутит задом, так и крутит… Да я вам даже показать могу…
Фома Хромой подошел к Гришке и ударил его.
Чего зубы-то заговариваешь, сука старая. Если ты есть вор, так и веди себя правильно. Не заговаривай.
Повели Гришку дальше. Уже и село близко церковь видна.
Братцы, смиренно сказал Гришка, а, братцы… А ведь бить-то меня зря будете. Все равно скоро конец свету.
Мужики шли молча.
Вот что, опять начал Гришка, ходит тут такой юродивый блаженненький Иванушка-братец… Не я, а он эти слова говорит. Да, говорит, будет в этих местах великое землетрясение и огненный вихорь.
Да ну? тихо удивился Фома Хромой. Врешь?
Ей-богу, моя правда. Да что мне теперь скрывать? Мне и скрывать теперь нечего. Он и число назначил. Какое у нас число сегодня?
Осьмое число, ответили мужики.
Осьмое. Правильно. Ну, а тут на девятое назначено. Завтра, значит, и будет. В полдень пожелтеет небо, настанет вихорь и град падет на землю, и град сей будет крупнейший, с яйцо с куриное и даже больше… И будет бить этот град все насквозь. И человека, и скот домашний корову, например, или курицу…
И железо? спросил староста. Крыша у меня если, скажем, железная?
Драгоценные есть ваши слова, сказал Гришка, и железо.
Мужики остановились.
Ну, а попа, спросил кто-то, может ли, например, поп уцелеть?
Нет, ответил Гришка, и поп не может уцелеть…
А ведь это верно, раздумчиво сказал Фома Хромой, ходила тут схимонашенка такая… Подтверждала эти слова. Только про град-то это он врет. Про град она ничего не говорила. А землетрясение это верно. И вихорь огненный.
Ну, а что же, спросили мужики Гришку, что же такое делать, если, например, кто спастись хочет?..
Да врет он, вдруг закричал староста. Врет ведь, собачий хвост. Зубы дуракам заговаривает. Бейте его, людишки добрые!
Мужички не двигались.
Нельзя бить, строго сказал Фома Хромой. Обождать нужно. Обождем до завтра, братишки. Убить человека завсегда не поздно… Только про град-то он врет, собачий хвост. Ничего схимонашенка про такое не говорила.
Безусловно врет, сказал староста, ей-богу, врет. И про железо врет.
Так завтра что ли, Гриша, обещаешь ты? спросил Фома Хромой.
Завтра. Пожелтеет в полдень небо, настанет вихорь, и град падет на землю, и град сей…
Ладно, сказали мужички, обождем до завтрева.
Развязали Гришке руки и повели в село. А в селе заперли Гришку на старостином дворе в амбаре и караульщика приставили.
К вечеру все село знало о страшном пророчестве. Приходили бабы на Старостин двор с хлебом и с яйцами, кланялись Гришке и плакали.
А у Фомы Хромого народу собралось множество. Сидел Фома Хромой на лавке и говорил такое:
Если б не эта схимонашенка, да я бы первый сказал, врет он, собачий хвост. Ну, а тут схимонашенка… У кого еще была схимонашенка?
У меня, Фома Васильич, была. У меня и есть, сказала баба простоволосая, к вечеру сижу я преспокойно… Стучит ктой-то…
Да, перебил Фома Хромой, небо пожелтеет, настанет вихорь…
Назавтра мужички в поле не вышли. А день был ясный. Ходили мужички по селу, на Старостин двор заходили и пересмеивались.
Сидит еще пророк-то?
Сидит.
Соврал, собачий хвост. Как пить дать, соврал. А ведь каково складно вышло. Ах ты, дуй его горой! Такого и бить-то жалко.
И только Фома Хромой не смеялся.
Ходил Фома Хромой в одиночку, хмурился, выходил в поле и смотрел на небо. А небо было ясное. В полдень услышали крик на селе. Кричал Фома Хромой.
Туча!
И точно. Из-за казенного лесу низко шла туча. Была эта туча небольшая и серая. И ветер гнал ее быстро. Все село высыпало на зады и в поля. И дивится.
Да, туча.
Но не пожелтело небо и вихорь не настал прошла туча над селом быстро и скрылась.
День был ясный.
Бросились мужички на Старостин двор. Хвать-похвать амбар открыт, а Гришки нету. Исчез Гришка.
А вместе с Гришкой исчез и конь Старостин королевской масти.