Мелочи жизни
Тоня забегала в парикмахерскую два или три раза в неделю. По субботам ей делали модельную прическу, а в остальные дни девушка ограничивалась мелкими поправками и доделками.
Иной раз, впрочем, Тоня перекрашивала свои темно-русые косы под цвет бронзы или соломы. Но эти декадентские тона не шли к ее круглой юной мордочке. Пришлось снова остановиться на первоначальном цвете, отпущенном ей силами разумной природы.
Служащие парикмахерской приветливо встречали миловидную девушку. А пожилая кассирша Мария Мироновна, грузно восседавшая за стеклами кассы, негромко восклицала:
Владимир Гаврилович, вам работать!
Молодой парикмахер Володя Клюев (закончивший десятилетку и специальные краткосрочные курсы) обычно спрашивал девушку, приступая к работе:
Так куда же вы сегодня направляетесь, Тонечка?
И девушка, сияя счастливой улыбкой, отвечала, что сегодня она идет в гости, в ресторан или на вечеринку. Работая, Володя говорил, иронически усмехаясь:
Да-с, уважаемая Тонечка, приходится только позавидовать вашей целеустремленности. Танцы и веселье целиком, так сказать, поглощают вашу жизнь, достойную описания в прежних романах.
На это девушка, мило конфузясь, говорила:
Ах, Володя, нет ничего плохого, если я танцую и развлекаюсь! Это совершенно не отражается на моей работе.
Ну как так не отражается! возмущался Володя. Допустим, вернулись с вечеринки под утро. И уж на другой день, конечно, работаете в состоянии, я бы сказал, полной депрессии.
Тоня работала телефонисткой на заводе. Защищая честь своей профессии, она горячо возражала:
Еще не было случая, чтобы я неверно соединила абонентов! Да, правда, телефонный ток сильно бьет по пальцам, легко перепутать номера. Однако ошибок на коммутаторе я не допускаю.
Володе нравилась эта девушка. На первых порах ему даже показалось, что любовь начинает терзать его сердце. Но он быстро справился с этим напрасным чувством. Нет, не о такой легкомысленной девушке он мечтал и не такие душевные качества привлекали его, когда он иной раз задумывался о будущей подруге жизни!
Без сожаления растоптав робкое пламя своей любви, Володя встречал теперь девушку далеко не так, как прежде. В последнюю субботу, когда Тоня сидела перед зеркалом в кресле, он сказал ей с досадой и пренебрежением:
Все люди сейчас, Антонина Викторовна, работают с невиданным энтузиазмом и систематически перевыполняют задания. И только вы, как беззаботная пташка, порхаете по вечеринкам и ресторанам.
Щеки девушки зарделись от обиды, и она сухо произнесла:
Это не ваше дело, Володя.
Молодой человек с жаром воскликнул:
Конечно, эти горькие истины я, вероятно, не должен говорить моей случайной клиентке. Но войдите и в мое положение! Ведь мне своими руками приходится подготовлять вас к тому, что вызывает законное возмущение! Только в нашей профессии может возникнуть такая, я бы сказал, невыносимая ситуация.
Девушка на это ничего не ответила, а Володя, помолчав, добавил неожиданно для себя:
Убедительно прошу вас, Тонечка, пересесть к другому мастеру. Я отказываюсь работать над вашей прической.
Гневные огоньки блеснули в глазах девушки, и она, порываясь встать с кресла, резко заговорила:
Да, но вы обязаны закончить работу… Вы находитесь в общественном учреждении, а не дома…
Володя тотчас понял свою профессиональную оплошность. Удерживая девушку в кресле, он умоляющим тоном сказал:
Тысячу извинений за эти слова, которые невольно сорвались с моего языка. Мои личные настроения я не имел права впутывать в работу. Эта грубейшая ошибка с моей стороны произошла единственно потому, что вы, Тонечка, и сейчас еще в какой-то степени, видимо, нравитесь мне.
Девушка едва слышно спросила:
Почему же раньше вы мне об этом ничего не сказали?
Молодой человек ответил, волнуясь:
Открыто и честно скажу меня останавливал ваш моральный облик. Эти постоянные вечериночки, танцы…
Перебив Володю, Тоня с досадой пробормотала:
Ай, да не было этого ничего… Ведь я приходила сюда, чтобы вас повидать…
Пораженный этим известием, Володя воскликнул, как бы даже защищаясь от случившегося:
Да, но ваши рестораны, танцы буги-вуги…
Сквозь слезы Тоня сказала:
Невольно приходилось чем-то объяснять, почему я так часто делаю прически.
Володя глухим голосом спросил, запинаясь:
Значит, вы что же… причесавшись… домой возвращались?
Торопливо смахнув слезы, Тоня почти сердито ответила:
Да, да! Возвращалась домой. И мамочка правильно бранила меня, зачем я волосы порчу. Вот посмотрите, как они у меня испортились! Вон как стали ломаться от всех этих ваших вредных завивок и окрасок!
Володя молча развел руками, не зная, что сказать и как повести себя в этом исключительном случае.
Признание девушки крайне смутило его. Но он почему-то не ощутил в своем сердце того ликующего чувства, которое потерял. Это Володю еще более озадачило. Торопливо заканчивая прическу, он пробормотал как бы про себя:
В довершение всего не так-то еще просто разобраться в поэзии сердца…
Расплатившись в кассе, Тоня стала поспешно одеваться. Не чувствуя своей вины, Володя все же спросил виноватым тоном:
Как же теперь, Тонечка? Может, нам в кино встречаться, чтобы в дальнейшем, так сказать, не жечь ваши волосы?
Улыбка чуть тронула губы молодого человека, но Тоня, увидев эту улыбку, негромко ответила:
Нет, нет, Володя, мы не должны больше видеться. Вы не полюбили меня, а просто так я не хотела бы встречаться. Прощайте.
Работник гардероба распахнул дверь, и Тоня стремительно вышла на улицу. Володя пошел было за ней. В своем белом халате он выбежал на улицу, чтобы догнать девушку и сказать ей что-то сердечное, ласковое. Но ее решительные слова вдруг показались ему убедительными и непреклонными. Задумчиво постояв минуту у входных дверей, Володя вернулся к своему креслу.
Пожилая кассирша, взволнованная всем эти происшествием, сказала работнику гардероба, занятому чтением газеты:
Пожалуй, она и в самом деле больше не придет, а? Как вы думаете, товарищ Щукин?
А я об этом никак не думаю, ответил престарелый Щукин, искоса посматривая на кассиршу из-за края газеты. На мелочи жизни, Мария Мироновна, я не имею привычки обращать внимание. Как правило, меня интересуют только лишь крупные или мировые события. Плюс отчасти футбольные и шахматные турниры.
Кассиршу томила жажда поговорить о происшествии, и поэтому она снова сказала, стараясь на этот раз угодить вкусам престарелого собеседника:
Нет, я не понимаю эту эпоху, товарищ Щукин! Оба они молоды, нравятся друг другу. Они могли бы, кажется, мило и чудесно пофлиртовать вечерок-другой. Так нет, она ушла и надежды не оставила!
При слове эпоха старик снял очки и, отложив газету, наставительно ответил:
Нынче люди серьезно и честно относятся друг к другу. Пустая игра недопустима, и легкомыслие, Мария Мироновна, решительно не принято.
Но эта сторона вопроса не заинтересовала кассиршу. Думая о своем, Мария Мироновна с живостью воскликнула:
Она говорит, что испортила себе волосы! Да пусть она скажет спасибо, что у Володи оказалась такая сравнительно безобидная профессия. А допустим, он хирург! Это жутко подумать, что могло у них произойти.
На это Щукин ничего не ответил. Он снова взял газету и с шумом развернул ее, желая этим показать, что разговор о мелочах жизни закончен и не подлежит возобновлению.