Святочные рассказы

1913 год

Колокола гудели…

Графиня фон Пиксафон попудрила свои губы и кокетливо улыбнулась.

Стук-стук! раздался стук, и в дверь просунулась чья-то выхоленная борода.

Войдите, сказала графиня по-французски.

Мерси, сказала борода, входя.

Это была борода не кто иная, как барон Штепсель.

Ах! подумала графиня фон Пиксафон, падая без чувств.

Осторожней падайте, графиня! раздался чей-то голос из-под кровати.

Это был голос не кто иной, как Васька Хрящ, который хотел ограбить графиню, но, раскаявшись в своих преступлениях, он решил предаться в руки правосудия.

Ах! сказала графиня по-французски, падая без чувств.

В чем дело? воскликнул барон, наставляя на Ваську револьвер с пулями.

Вяжите меня! хрипло сказал Васька, зарыдав от счастья. И все трое обнялись, рыдая от счастья.

А там, вдали, за окном, плакал чей-то полузамерзший труп ребенка, прижимаясь к окну. Колокола гудели.

1915 год

В воздухе свистели пули и пулеметы. Был канун Рождества. Прапорщик Щербатый поправил на загорелой груди Георгиевский крест и вышел из землянки, икнув от холода.

Холодно в окопах! рассуждали между собой солдаты, кутаясь в противогазовые маски.

Ребята! сказал им прапорщик Щербатый дрогнувшим голосом. Кто из вас в эту рождественскую ночь доползет до проволоки и обратно?

Молчание воцарилось в рядах серых героев. Прапорщик Щербатый поправил на груди Георгиевский крест и, икнув от холода, сказал:

Тогда я доползу… Передайте моей невесте, что я погиб за веру, царя и отечество!

Ура! закричали солдаты, думая, что война кончилась миром.

Прапорщик Щербатый поправил Георгиевский крест и пополз по снегу, икая от холода. Вдали где-то ухал пулемет.

Ура! закричали серые герои, думая, что это везут им ужин.

1920 год

Приводные ремни шелестели.

Огромные машины мерно стучали мягкими частями, будто говоря: сегодня сочельник, сегодня елка…

Никаких елок! воскликнул Егор, вешая недоеденную колбасу на шестеренку.

Никаких елок! покорно стучали машины. Никаких ельников!

В эту минуту вошла в помещение уборщица Дуня.

Здравствуйте, сказала она здоровым, в противовес аристократии, голосом, вешая свою косынку на шестеренку.

Не оброните колбасу! сказал Егор мужественным голосом.

Что значит мне ваша колбаса, сказала Дуня, когда производство повысилось на тридцать процентов?

На тридцать процентов? воскликнул Егор в один голос.

Да, просто сказала Дуня. Их руки сблизились.

А вдали где-то шелестели приводные сыромятные ремни.

1923 год

Курс червонца повышался.

Нэпман Егор Нюшкин, торгующий шнурками и резинками, поселился вокруг елки, увешанной червонцами.

Огромное зало в три квадратные сажени по 12 рублей золотом по курсу дня за каждую сажень было начищено и сияло полотерами, нанятыми без биржи труда.

Ага, подумал фининспектор, постукивая.

Войдите, сказал торговец, влезая на елку, думая, что это стучит фининспектор, и не желая расстаться с червонцами.

Здравствуйте, сказал фининспектор, разувая галоши государственной резиновой фабрики Треугольник по пять с полтиной золотом за пару по курсу дня, купленной в ПЕПО с двадцатипроцентной скидкой. А где же хозяин?

Я здеся, сказал хозяин, покачиваясь на верхней ветке.

Слазь оттеда! сказал фининспектор, сморкаясь в чистую бумажку. Я принес вам обратно деньги, переплаченные вами за прошлый месяц.

Ну? сказал нэпман Нюшкин, качаясь.

В этот момент хрупкое дерево, купленное из частных рук, не выдержало и упало, придавив своей тяжестью корыстолюбивого торговца.

Так наказываются жадность и религиозные предрассудки.

Вносите же подоходный налог!