День и Ночь
К маскараду в лагере начали готовиться давно. Анна Павловна, вожатая пятого отряда, нарочно ездила в Москву, привезла марли, цветной бумаги, клею — два больших легких пакета. Все приготовления были строго засекречены. Ребятам нужно было, во-первых, придумать себе костюм и, во-вторых, склеить, сшить, примерить так, чтобы никто не увидел и не догадался. Малышам, разумеется, и придумывала костюмы и помогала Анна Павловна. Старшие в укромных уголках мастерили себе что-то сами, некоторые скрывались даже от своего отряда и звена. Тем лучше — больше будет неожиданностей.
Странно вел себя Андрюша Кузнецов. Он не просил ни марли, ни бумаги, ни клею, зато вступал в таинственные переговоры с шеф-поваром Клавдией Алексеевной. Из кухни мчался к доктору — не за лекарством же? Он был совершенно здоров. У носил в глухие, безлюдные места какие-то маленькие баночки. Потом долго и тщательно, с необычным для него усердием, мыл руки под краном.
Особенно, конечно, хлопотали о костюмах девочки. Мальчикам что? Если не хватило уменья и фантазии на что-нибудь лучшее, мальчикам нужно было просто заготовить небольшой деревянный кинжал или саблю, а в последнюю минуту намотать полотенце на голову в виде чалмы, нарисовать усы и брови жженой пробкой, на плечи накинуть простыню или одеяло — чем не пират?
Девочки мечтали о красивых костюмах и готовы были не пожалеть трудов. Хотелось такой костюм, какого нет ни у кого. И чтобы распущенные волосы. И чтобы никто, никто не догадался! К тому же лучшие костюмы будут премированы.
Зина Чернышева и Оля Воронова решили нарядиться одинаково. Они дружили в школе и здесь, в лагере, тоже были неразлучны.
В день закрытия лагеря девочки должны были танцевать матросский танец, но в матросках ребята их уже видели. Для маскарада, для костра нужно было придумать что-то другое.
Но что ни предлагала Оля, Зине все казалось неподходящим.
— Может быть, цыганками, Зина? Будем ходить и предсказывать всем: дорогу, встречу с родственниками… Главное, так все и сбудется: на другой же день в Москву уезжаем!
— Ну, какая же ты цыганка, посмотри на себя!
Зина с насмешливым негодованием потянула за кончик светлую прядь Олиных волос и поднесла ее к самому Олиному носу.
Оля, скосив глаза, «посмотрела на себя». Да, конечно… Вот Зина — другое дело. Распустит волосы…
Светлая прядь, свернувшись мягкой пружинкой, легла на прежнее место, за Олиным правым ухом.
— Зина, как же тогда? Цветами? Бабочками?
— Цветов уже сколько угодно в пятом отряде.
— Откуда ты знаешь?
— Да уж знаю! Вчера видела, как Анна Павловна учила девочек вырезать шапочки из цветной бумаги.
— Только ты никому не рассказывай, Зина, не выдавай малышей… Давай будем бабочками! Крылья можно сделать из проволоки, даже из прутиков, обтянуть марлей…
— Нет, — сказала Зина, — это все не то. Давай вот какие костюмы: День и Ночь. Так одна моя знакомая девочка на елке одевалась, Марина Орлова. Помнишь, ты ее встречала у нас? Ее мама артистка тоже. Марина была Ночь, а ее подруга — День.
У Ночи длинное синее платье, и по синему серебряные звезды, а на голове — серебряный месяц. А у Дня все платье белое-белое! И золотое солнце над головой, лучи во все стороны, сюда и вот сюда… Они так и ходили все время вместе. Очень красиво!
— Да, красиво, — согласилась Оля.
Ей сейчас же показалось, что Днем интереснее быть, чем Ночью. К тому же белое платье проще сделать, да и со звездами не возиться. Оля знала, что Зина не очень любит рукодельничать.
— Ты будешь День, Зина, да?
— Нет, нет, я буду Ночь. Распущу волосы…
— Только, Зина, откуда же взять синей материи? Знаешь, можно марлю синькой покрасить. Я тебе сделаю. Будем твое платье вместе шить, хорошо?
— Марля… синька… — Зина презрительно сморщила носик.
Вечером Зина сидела в беседке, перед ней лежал конверт. Она торопливо писала, прикрывая бумагу рукой — на случай, если вдруг войдут ребята:
«Только никому ничего, это абсолютный секрет, даже маме ничего не говори…»
Через несколько дней Зина получила письмо из Москвы и сказала Оле:
— Ну вот, все в порядке! О моем костюме можешь не беспокоиться — будет у меня костюм.
Потому что Оля уже начинала беспокоиться о Зинином костюме. Свое платье Оля как раз заканчивала. Надежно укрытая от любопытных взглядов кустами акации, она подшивала подол. Зина, присев рядом с ней, следила за однообразным движением иглы.
— Оля, а ты не знаешь, какие будут премии?
— Не знаю. Девочки говорили, что в прошлом году были книжки, конфеты…
Зина легла на траву, закинув руки под голову.
— Первая премия, должно быть, будет книжка, — мечтательно сказала она. — И на книжке написано: «За лучший костюм на маскараде», год и число… Как ты думаешь?
— Не знаю. Может быть.
Зина полежала немножко, обрывая пушистые травинки и мелкие листочки акации, потом вскочила:
— Ну, я пойду. Девочки звали в волейбол играть.
Когда подол белого платья Дня был подшит, Оле потребовалась золотая бумага для солнца…
После тихого часа Зина опять нашла подругу в любимом местечке, за кустами желтой акации.
— Что ты делаешь? — удивилась она. Какую бумагу тебе дали? Золотую нужно, а эта какая-то серо-буро-малиновая! И как ты режешь! Ты совсем не так!
Оля, улыбаясь, продолжала аккуратнейшим образом резать бумагу на тонкие полосы. Получилась длинная бумажная бахрома, чуть волнистая, рыжевато-коричневатого цвета.
— Это бороды для четвертого отряда.
— Какие бороды? Зачем тебе бороды? А солнце?
— Солнце я успею сделать завтра, я обещала помочь Анне Павловне. Мальчики совсем не умеют вырезать, у них бороды какие-то выщипанные получаются. Уж сколько бумаги напортили!
Зина пожала плечами. Ей казалось, что во время маскарада все ребята будут в некотором роде соперниками. Досадно стало, что Оля так хлопочет для каких-то бородатых мальчиков.
Неловко, конечно, об этом говорить, в особенности Оле. То, что другим девочкам сказать было бы просто неудобно, Оле сказать невозможно.
А Оля думала: «Может быть, немножко завить бороды? Если вот так провести ножницами по каждой тонкой бумажной полосе?.. Нет, не годится. Слишком растрепанные получатся, солидности в них не будет, пусть лучше прямо висят… А солнечные лучи — как их сделать? Просто из бумаги или подклеить на тонкий картон, чтобы стояли?»
Которую ночь во сне даже снится все это. Интересные снятся сны, с продолжениями. Как закроешь глаза — тут тебе и солнце, и луна, и облака легкой белой материи, которую нужно поскорее кроить… Хорошо!
* * *
Первыми выбежали из дома пираты. В развевающихся белых плащах, с чалмами на головах, с размалеванными до неузнаваемости лицами, они носились по лужайке, испуская ликующие вопли. Потом робко и застенчиво стали спускаться по ступенькам девочки из пятого отряда.
Девочки-цветы в белых, розовых, сиреневых юбочках, с венчиками на распущенных волосах. Они останавливались на дорожках, разглядывали друг друга, сторонились буйных пиратов, берегли свои непрочные, бумажные одеяния.
Леня Жегалов, председатель совета лагеря, остановился перед группой маленьких серьезных бородатых мальчиков с деревянными мечами в руках.
— Тоже пираты? — спросил Леня.
Старший из бородатых мальчиков оскорбленно ответил:
— Мы не пираты, мы — богатыри!
— Простите, товарищи богатыри, не разглядел, напутал. Как же, как же, шлемы у вас, кольчуги, очень здорово сделано!
— Большая разница — богатыри или пираты! — Маленький богатырь никак не мог примириться с нанесенной ему обидой. — Богатыри нашу землю от врагов защищали, а пираты сами чужие земли грабили.
— Не землю — море, — поправил один из пиратов.
— Тем хуже! — не сдавался богатырь. — Все равно агрессоры!
Пираты смутились. Сережа Ильин, самый длинный из них, примирительно сказал:
— Ты, Илюша, на нас не сердись, мы ненастоящие.
— Я не Илюша, а Боря, или не узнал?
— Я говорю «Илюша» в том смысле, что ты, должно быть, Илья Муромец?
— В этом смысле ты угадал, — с важностью согласился Боря, прикрывая ладонью глаза от солнца (которое, впрочем, давно уже село) и вглядываясь в даль, точь-в-точь как главный богатырь в Третьяковской галерее.
Вглядевшись в даль, Илья Муромец вдруг сказал:
— Победа!
— Кого победил, богатырь?
— Не я победил, а Зинина мама на «Победе» приехала.
Со стороны шоссе мягко выкатилась голубая «Победа» и остановилась, будто заблудившись среди деревьев. Оля и Зина бежали к ней.
Зинина мама, артистка, оперная певица, несколько раз приезжала в лагерь. Она пела на торжественном открытии. Оле очень нравился ее голос. Даже когда Зинина мама не пела, а просто разговаривала, казалось, что у нее где-то в глубине горла дрожит музыка.
— Здравствуйте, девочки! Кажется, я не опоздала?
— Нет, нет! — Зина бросилась ей на шею. — Мама, а ты не привезла?.. Тебе Марина ничего для меня не передавала?
— Как же, как же! — Мама протянула руку и подняла лежавшую на сиденье длинную легкую картонку.
— Это вам что-то очень нужное для праздника, какой-то абсолютный секрет. Марина умоляла меня не забыть, не опоздать, не расспрашивать и не заглядывать.
Зина обеими руками прижала картонку к груди и уже на полпути к дому радостно выкрикнула:
— Мамочка, спасибо!
Илья Муромец сказал:
— Хорошо, что Зинина мама приехала, — значит, будет петь.
— Смотрите! Негр!.. Девочки! Смотрите! Настоящий негр!.. — запищали вдруг колокольчик и ромашки.
Богатыри и пираты бросились к ним.
Негр был черный-пречерный — руки, ноги, лицо. На голове какой-то фантастический убор из листьев папоротника. Глаза и зубы сверкали, как у самого настоящего негра. Только волосы были не курчавые, а прямые, как щетинка. Леня попробовал заговорить с негром по-английски, но оказалось, что негр приехал прямо из Африки и ни слова по-английски не понимает.
Негр сказал:
— Аф-ри-ка са-ха-ра нил конго замбези це-це Килиманджаро! — что, как известно, означает по-негритянски: «Здравствуйте! Я приехал к вам прямо из Африки, очень рад познакомиться с вами». (Длинный пират Сережа вызвался быть переводчиком, ему не раз приходилось плавать у африканских берегов.)
Негр пожимал всем руки, отчего его рука становилась постепенно все светлее и светлее, а руки богатырей, цветов и пиратов покрывались темными скользкими пятнами.
Тогда стало понятным, для чего Андрюша Кузнецов бегал в кухню и к доктору и составлял разные таинственные смеси: он был вымазан сажей с вазелином.
Его все-таки узнали по голосу и по волосам щетинкой.
А ряженых становилось все больше и больше. Украинки с пестрыми лентами, чернобровые джигиты, мушкетеры в плащах из одеял и в соломенных шляпах с петушиными перьями. Уморительна была маленькая толстенькая Маша Глебова в полосатых брюках, русской рубашке, картузе — и с папиросой в зубах.
Начальник лагеря подошел к ней и, наклонившись, серьезно сказал:
— Товарищ, разрешите прикурить?..
На что Машенька растерянно ответила:
— Пожалуйста, товарищ, только у меня не прикуряется!
А около террасы девочки опять закричали:
— Смотрите! Смотрите, как красиво!
Из дома рука об руку медленным шагом вышли День и Ночь. Оля была вся в белом, даже тапочки обернула белой марлей. Вокруг улыбающегося лица — сияние золотистых волос и золотые солнечные бумажные лучи (все-таки подклеила на картон, и они очень хорошо топорщились в разные стороны). Костюм Ночи вызвал восхищенные возгласы:
— Ох, Зинка!..
— Зина, кто тебе шил?
— Неужели сама, Зина?
— Смотрите, девочки, шелковое!..
— Зина, ты на свою маму похожа, прямо как настоящая актриса!
— «Звезда экрана»! — это сказал длинный Сережа.
— Из чего месяц сделан? Блестящий какой!
— А красиво, девочки, когда длинное платье!
— Смотрите, даже плечики подложены!
Все тот же мальчишеский голос:
— «Ночь» следит за модой!
— Зина, ты первую премию получишь — лучше всех!
Зина медленно поворачивалась во все стороны, сдерживая горделивую улыбку. Шуршал блестящий шелк, переливались серебряные звезды, вышитые на синем фоне.
Подошел африканский негр и, показав все свои белые зубы, проговорил:
— Угамба ньясса ньянца ли-ви-я!
Что было сейчас же переведено так:
— Мадам, я восхищен вашей красотой!
— А ведь правда красиво! — сказал Леня Жегалов. — Это мама тебе платье привезла?
— Да, — сказала Зина и гордо прибавила: — Его шила портниха, которая для Большого театра шьет!
Начинало темнеть, скоро можно будет зажигать костер. Старшие мальчики вообще не хотели наряжаться. Только Сережа Ильин не выдержал — в последнюю минуту нарисовал себе усы и брови, повязал на голову полотенце, сдернул с кровати простыню и огромными скачками понесся через лужайку, возвышаясь над всеми остальными пиратами. Теперь он всюду ходил вместе с негром. Это была самая шумная компания, неистощимая на выдумки. Глядя на них, даже Леня Жегалов усомнился в правильности принятого решения. Но — положение обязывает. Неудобно председателю совета лагеря кричать и бегать взад-вперед с размалеванной физиономией. Тем более неудобно, что он — один из членов жюри по присуждению премий за лучший костюм.
Зинину маму, как почетную гостью, тоже пригласили войти в состав жюри.
Она стояла посередине лужайки, в самом центре пестрого водоворота. Вокруг нее — казаки в высоких папахах, богатыри, Айболиты в бумажных очках, цветы, грузинки, узбечки… Несколько раз, улыбаясь, проходили мимо День и Ночь.
Но, странное дело, Зинина мама казалась чем-то расстроенной и недовольной.
Когда настало время зажигать костер и все побежали в дальний конец лужайки, Зина почувствовала мамину руку на своем плече.
Обняв мать, Зина сказала шепотом:
— Мама, мой костюм лучше всех!
И еще:
— Мама, я сегодня не поеду с тобой, мы завтра с Олей танцуем. Мне нельзя уехать, мы тогда весь отряд подведем.
А мама шепнула с упреком:
— Зина, ведь у всех ребят самодельные костюмы. Знала бы я, какой везу тебе секрет…
Оля позвала:
— Зина! Зина! Уже зажигают, пойдем!
Из-под зеленых еловых лап уже кудрявились белые струйки дыма. Огоньки, потрескивая, перескакивали с ветки на ветку. Взметнулись вверх, по сухой елке, воткнутой в середину. Костер загудел, разгорелся жарко. Ребята, щурясь, расширяли круг. Огненные звезды стремительным фонтаном взлетали вверх и таяли в синем вечернем воздухе, не долетев до неба, не возвращаясь на землю. И с изумлением смотрели на все это неистовство холодновато-голубые спокойные небесные звезды.
— Зина, а ты богатырей видела? А бабочки какие чудесные!
Да, Зина только сейчас, при ярком свете костра, как следует разглядела бумажные кольчуги, марлевые крылышки. Как хорошо придумал нарядиться Андрюша Кузнецов! Забавно он говорил по-негритянски. А как насмешливо прозвучало тогда: «Мадам, я восхищен вашей красотой!»
Впрочем, это не Андрюша сказал: «мадам» — так вышло в пиратском переводе Сережки Ильина. Оле никогда никто не скажет насмешливо «мадам».
Очень ей идет белое платье. И вообще, какой она ясный, солнечный День! Должно быть, она тоже получит премию… Конечно, и она тоже получит… А если нет? Ох, как тогда выйдет нехорошо!
Заиграл баянист. Ребята стали петь и танцевать. Потом запела мама. Зина стояла молча, взбудораженная своими мыслями.
Мама пела.
Зине показалось, что звуки улетают вместе с легкими искрами все выше и выше, навстречу звездам.
Как внимательно слушают ребята! Одни стоят, другие сидят на траве, поджав загорелые ноги в тапочках. Хорошо у костра вот так, всем вместе! И не нужно никаких первых премий, лишь бы весело было всем. Даже всплакнуть хочется так хорошо!
Зина прижалась щекой к Олиному плечу. Олина рука с готовностью обвилась вокруг серебряного пояса Ночи.
…Когда девочки одевались, Оля даже не разглядела как следует Зинино платье. Что-то блестящее, красивое, Зина довольна — ну, и прекрасно! Скорее, скорее приладить золотые лучи в волосах, переобуться!.. Казалось, вот-вот зажгут костер. Не опоздать бы!
Потом, когда вышли из дома и девочки стали восхищаться Зининым нарядом, а другие отнеслись к нему с насмешливым осуждением, Оле стало досадно и неловко за подругу. Но отогнала от себя эти мысли: не хотелось расстраиваться в такой чудесный день.
Теперь, поймав Зинин смущенный взгляд, Оля радостно подумала: «Поняла? Вот и хорошо! В другой раз умнее будешь».
Начались игры около костра. Цыганки в пестрых шалях ходили между ряжеными и безошибочно предсказывали всем дорогу и встречу с родственниками. В стороне от костра два небольших пирата напали на девчушку с бледно-лиловой бумажной короной в распущенных волосах. Потрясая деревянными мечами, кричали:
— Вот она, королева! Королев всегда убивают!
Вступился маленький богатырь Илья Муромец:
— Во-первых, она не королева, она — василек.
— Почему василик ливовый? — удивились пираты.
— Потому что у нас синей бумаги не было, — хладнокровно объяснил Илья Муромец.
Еще дальше, за беседкой, совещались вполголоса члены жюри, которые сейчас будут выдавать премии.
— …Не забудьте Машеньку Глебову!
— Очень хороши три богатыря…
Леня сказал:
— Очень красивый костюм у Зины Чернышевой, но… мне кажется…
Наконец, все члены жюри снова появились у костра, нагруженные пакетами и свертками, и Леня потребовал тишины:
— Первая премия присуждается нашему дорогому гостю, негру из Центральной Африки. Товарищ Килиманджаро! Прошу вас, подойдите сюда!
Ребята зааплодировали.
Смущенный негр вышел вперед, но премию — толстую книгу весьма заманчивого вида — взять в руки не решился. Он раскланивался и бормотал, помогая себе жестами:
— Судан Камерун Танганьика синегамбия! — что, как сейчас же перевел длинный пират, означает по-негритянски:
— Я очень тронут. Благодарю вас. Сохраните для меня этот прекрасный подарок!
— Вторая премия, — продолжал Леня, — Оле Вороновой за костюм День. Молодец Олечка, с большим вкусом сшила! Похлопаем, ребята!
Оля не ожидала этого, сделала шаг вперед и остановилась. Ей казалось, что Леня сейчас назовет Зину, и они подойдут вместе. Но Леня, улыбаясь, протягивал Оле книжку. Однотомник Пушкина. Ей так давно хотелось!.. Но в чем же все-таки дело? И где Зина?
А Зина все дальше и дальше отступала в темноту.
«Ну и правильно! — думала она. — И не нужно мне ничего!»
Ей только не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, что она огорчается.
Третья премия… четвертая премия…
Потупившись, улыбаясь в бумажные бороды, выходят из толпы три маленьких богатыря.
Пробежала Машенька Глебова.
— Доктор Айболит! Бабушка Яга! Царевна Лебедь!
Совсем мало осталось пакетов и свертков.
Оля обернулась. Зина стоит, подобрав губы, и наматывает на палец прядку длинных темных волос.
Напоследок вызвали двух бабочек из третьего отряда. Бабочки, трепыхая марлевыми крылышками, вернулись на свое место. И все.
Оля, не выдержав, громко сказала:
— Леня, Зинин костюм гораздо красивее моего! Предлагаю вторую премию дать не мне, а ей, или надпишите эту книжку нам вместе.
Леня с живостью повернулся к ней:
— Я как раз хотел сказать о Зинином костюме. Очень красивый костюм у Зины Чернышевой. Но, ребята, ведь у нас все костюмы были самодельные. Малышам, правда, помогали, но и они в основном мастерили сами себе. А Зина надела готовый костюм, его шила настоящая портниха, художница. Костюм прекрасный, но ведь нельзя же сравнивать… Я думаю, Зина сама поймет и согласится с нами.
Кто-то потянул Олю за белый марлевый рукав. Она обернулась. Зина смотрела на нее злыми глазами:
— Пойди сюда!
Они отошли к беседке.
— Кто тебя просил говорить обо мне? Очень мне нужны ваши премии!
— Зи-на!..
— Пусти! Ты меня оскорбила, ты меня в смешное положение поставила, ты мне не друг!
После этого День, пасмурный и хмурый, вернулся к догорающему костру, а разгневанная, мрачная Ночь скрылась в тени деревьев, ушла в ночь…
* * *
В воскресенье — торжественное закрытие лагеря, спуск флага, художественная самодеятельность — и в Москву, по домам!
Со станции к лагерю шагают папы и мамы. Около дома, среди деревьев, несколько легковых машин.
Голубая «Победа» так и заночевала тут.
Начальник лагеря накануне посоветовал Зининой маме:
— Переночуйте у нас, не увозите девочку — утро вечера мудренее.
А Зина плакала, хотела уехать сию же минуту, не хотела оставаться на воскресенье.
— Все равно я не буду выступать, я танцевать с Олей не буду и смотреть на эту глупую художественную самодеятельность не хочу!
Обе девочки долго не могли заснуть, а утром слова друг другу не сказали.
Когда закончилась торжественная часть, папы и мамы устроились в тени, под березами, и приготовились смотреть и слушать.
Подошли старшие мальчики, заняли стоячие места на «галерке».
— Андрей!
— Что?
— Це-це замбези!
— Где?
— Вот здесь, за ушами.
Андрюша недоверчиво провел рукой по шее, посмотрел на свои пальцы — и помчался к умывальнику.
Ну и ну! Вечером под душем намыливался изо всех сил, и утром под душем…
Нет более благодарных зрителей, чем папы и мамы. Они всегда готовы смеяться, умиляться и аплодировать.
Две мамы сидели в стороне от других, не смеялись, аплодировали рассеянно и разговаривали вполголоса, с расстроенным видом.
— Виновата во всем сама Зина, — говорила Зинина мама. — И на себя мне досадно: своими же руками ей этот роковой «абсолютный секрет» привезла! Особенно мне обидно за вашу Олечку. Я так всегда радовалась, что Зина с ней дружит.
— Ничего, — успокаивающим голосом говорила Олина мама. — Обойдется, — и с тревогой посматривала в сторону беседки, откуда выбегали маленькие артисты, когда наступал их черед.
А в беседке Зина и Оля, уже одетые в одинаковые белые матроски и бескозырки с якорями на ленточках, в последний раз убеждали отрядную вожатую, что танцевать они не будут, не могут, чтобы отменить совсем их выступление.
— Я не могу танцевать! Я все забыла, что мы репетировали! — шептала Зина вожатой в левое ухо.
Потом подходила Оля справа и убеждала горячим шепотом:
— Как я могу с ней танцевать, когда она говорит, что со мной поссорилась на всю жизнь?!
Вожатая отвечала с безмятежной улыбкой:
— Будет вам, девочки, все уши мне прощекотали! Не выступать вы не можете — не станете же вы подводить весь отряд. Малыши кончают декламацию… Приготовьтесь, сейчас я объявлю ваш номер.
К беседке бежали раскрасневшиеся, взволнованные малыши, им вдогонку неслись аплодисменты растроганных пап и мам.
Тишина — и голос вожатой:
— Матросский танец. Исполняют Оля Воронова и Зина Чернышева.
Баянист заиграл знакомую мелодию. Зина и Оля, не глядя друг на друга, отсчитывали такт. И вот в нужное мгновение из-за белых березовых стволов появились два тоненьких матроса с волосами, запрятанными под бескозырки.
Настоящие артисты умеют улыбаться, когда им не хочется, а девочки еще не умеют, поэтому оба матросика в белых блузах и темных брюках колокольчиками были необычайно серьезны. Танцевали матросы прекрасно. Не одни мамы и папы подтвердили бы это, а и более придирчивые зрители.
Ритмично и ловко взбирались матросы на невидимые мачты, вместе тянули невидимые канаты, семафорили друг другу невидимыми флажками.
— Зажигательно пляшут! — с одобрением сказал чей-то папа, сидевший сзади, и даже привстал немного, чтобы не загораживали ему ловких матросов головы чужих мам.
Что почти невозможно — это плясать вприсядку с серьезным лицом. Может быть, настоящие артисты и умеют, если, скажем, необходимо по ходу действия, но девочки не умеют. Пустившись вприсядку, оба серьезных матроса развеселились, даже не заметив этого.
Потом нужно было, взявшись за руки, промчаться через всю лужайку, и матросы опять нечаянно улыбнулись друг другу.
А две серьезные мамы, сидевшие в стороне от других, давно уже перестали быть серьезными и улыбались, глядя на тоненьких матросов.
Мамы знали: обида пройдет, а дружба останется.