Тиха украинская ночь…

Наша преподавательница литературы Раиса Ивановна заболела. И вместо нее к нам пришла Елизавета Николаевна. Вообще-то Елизавета Николаевна занимается с нами географией и естествознанием, но сегодня был исключительный случай, и наш директор упросил ее заменить захворавшую Раису Ивановну.
Вот Елизавета Николаевна пришла. Мы поздоровались с нею, и она уселась за учительский столик. Она, значит, уселась, а мы с Мишкой стали продолжать наше сражение - у нас теперь в моде военно-морская игра. К самому приходу Елизаветы Николаевны перевес в этом матче определился в мою пользу: я уже протаранил Мишкиного эсминца и вывел из строя три его подводные лодки. Теперь мне осталось только разведать, куда задевался его линкор. Я пошевелил мозгами и уже открыл было рот, чтобы сообщить Мишке свой ход, но Елизавета Николаевна в это время заглянула в журнал и произнесла:
- Кораблев!
Мишка тотчас прошептал:
- Прямое попадание!
Я встал.
Елизавета Николаевна сказала:
- Иди к доске!
Мишка снова прошептал:
- Прощай, дорогой товарищ!
И сделал «надгробное» лицо.
А я пошел к доске. Елизавета Николаевна сказала:
- Дениска, стой ровнее! И расскажи-ка мне, что вы сейчас проходите по литературе.
- Мы «Полтаву» проходим, Елизавета Николаевна, - сказал я.
- Назови автора, - сказала она; видно было, что она тревожится, знаю ли я.
- Пушкин, Пушкин, - сказал я успокоительно.
- Так, - сказала она, - великий Пушкин, Александр Сергеевич, автор замечательной поэмы «Полтава». Верно. Ну, скажи-ка, а ты какой-нибудь отрывок из этой поэмы выучил?
- Конечно, - сказал я,
- Какой же ты выучил? - спросила Елизавета Николаевна.
- «Тиха украинская ночь…»
- Прекрасно, - сказала Елизавета Николаевна и прямо расцвела от удовольствия. - «Тиха украинская ночь…» - это как раз одно из моих любимых мест! Читай, Кораблев.
Одно из ее любимых мест! Вот это здорово! Да ведь это и мое любимое место! Я его, еще когда маленький был, выучил. И с тех пор, когда я читаю эти стихи, все равно вслух или про себя, мне всякий раз почему-то кажется, что хотя я сейчас и читаю их, но это кто-то другой читает, не я, а настоящий-то я стою на теплом, нагретом за день деревянном крылечке, в одной рубашке и босиком, и почти сплю, и клюю носом, и шатаюсь, но все-таки вижу всю эту удивительную красоту: и спящий маленький городок с его серебряными тополями; и вижу белую церковку, как она тоже спит и плывет на кудрявом облачке передо мною, а наверху звезды, они стрекочут и насвистывают, как кузнечики; а где-то у моих ног спит и перебирает лапками во сне толстый, налитой молоком щенок, которого нет в этих стихах. Но я хочу, чтобы он был, а рядом на крылечке сидит и вздыхает мой дедушка с легкими волосами, его тоже нет в этих стихах, я его никогда не видел, он погиб на войне, его нет на свете, но я его так люблю, что у меня теснит сердце…
- Читай, Денис, что же ты! - повысила голос Елизавета Николаевна.
И я встал поудобней и начал читать. И опять сквозь меня прошли эти странные чувства. Я старался только, чтобы голос у меня не дрожал.
… Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой церковью сияет…
- Стоп, стоп, довольно! - перебила меня Елизавета Николаевна. - Да, велик Пушкин, огромен! Ну-ка, Кораблев, теперь скажи-ка мне, что ты понял из этих стихов?
Эх, зачем она меня перебила! Ведь стихи были еще здесь, во мне, а она остановила меня на полном ходу. Я еще не опомнился! Поэтому я притворился, что не понял вопроса, и сказал:
- Что? Кто? Я?
- Да, ты. Ну-ка, что ты понял?
- Все, - сказал я. - Я понял все. Луна. Церковь. Тополя. Все спят.
- Ну… - недовольно протянула Елизавета Николаевна, - это ты немножко поверхностно понял… Надо глубже понимать. Не маленький. Ведь это Пушкин…
- А как, - спросил я, - как надо Пушкина понимать? - И я сделал недотепанное лицо.
- Ну давай по фразам, - с досадой сказала она. - Раз уж ты такой. «Тиха украинская ночь…» Как ты это понял?
- Я понял, что тихая ночь.
- Нет, - сказала Елизавета Николаевна. - Пойми же ты, что в словах «Тиха украинская ночь» удивительно тонко подмечено, что Украина находится в стороне от центра перемещения континентальных масс воздуха. Вот что тебе нужно понимать и знать, Кораблев! Договорились? Читай дальше!
- «Прозрачно небо», - сказал я, - небо, значит, прозрачное. Ясное. Прозрачное небо. Так и написано: «Небо прозрачно».
- Эх, Кораблев, Кораблев, - грустно и как-то безнадежно сказала Елизавета Николаевна. - Ну что ты, как попка, затвердил: «Прозрачно небо, прозрачно небо». Заладил. А ведь в этих двух словах скрыто огромное содержание. В этих двух, как бы ничего не значащих словах Пушкин рассказал нам, что количество выпадающих осадков в этом районе весьма незначительно, благодаря чему мы и можем наблюдать безоблачное небо. Теперь ты понимаешь, какова сила пушкинского таланта? Давай дальше.
Но мне уже почему-то не хотелось читать. Как-то все сразу надоело. И поэтому я наскоро пробормотал:

… Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух…

- А почему? - оживилась Елизавета Николаевна.
- Что почему? - сказал я.
- Почему он не хочет? - повторила она.
- Что не хочет?
- Дремоты превозмочь.
- Кто?
- Воздух.
- Какой?
- Как какой - украинский! Ты ведь сам только сейчас говорил: «Своей дремоты превозмочь не хочет воздух…» Так почему же он не хочет?
- Не хочет, и все, - сказал я с сердцем. - Просыпаться не хочет! Хочет дремать, и все дела!
- Ну нет, - рассердилась Елизавета Николаевна и поводила перед моим носом указательным пальцем из стороны в сторону. Получалось, как будто она хочет сказать: «Эти номера у вашего воздуха не пройдут». - Ну нет, - повторила она. - Здесь дело в том, что Пушкин намекает на тот факт, что на Украине находится небольшой циклонический центр с давлением около семисот сорока миллиметров. А как известно, воздух в циклоне движется от краев к середине. И именно это явление и вдохновило поэта на бессмертные строки: «Чуть трепещут, м-м-м… м-м-м, каких-то тополей листы!» Понял, Кораблев? Усвоил! Садись!
И я сел. А после урока Мишка вдруг отвернулся от меня, покраснел и сказал:
- А мое любимое - про сосну: «На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна…» Знаешь?
- Знаю, конечно, - сказал я. - Как не знать?
Я выдал ему «научное» лицо.
- «На севере диком» - этими словами Лермонтов сообщил нам, что сосна, как ни крути, а все-таки довольно морозоустойчивое растение. А фраза «стоит на голой вершине» дополняет, что сосна к тому же обладает сверхмощным стержневым корном…
Мишка с испугом глянул на меня. А я на него. А потом мы расхохотались. И хохотали долго, как безумные. Всю перемену.