Война и дети
(Фронтовой очерк)
Тыловая железнодорожная станция на пути к фронту. Водонапорная башня. Два прямых старых тополя. Низкий кирпичный вокзал, опоясанный густыми акациями.
Воинский эшелон останавливается. К вагону с кошёлками в руках подбегают двое поселковых ребятишек.
Лейтенант Мартынов спрашивает:
Почём смородина?
Старший отвечает:
С вас денег не берём, товарищ командир.
Мальчишка добросовестно наполняет стакан верхом, так что смородина сыплется на горячую пыль между шпал. Он опрокидывает стакан в подставленный котелок, задирает голову и, прислушиваясь к далёкому гулу, объявляет:
«Хенкель» гудит… Ух! Ух! Задохнулся. Вы не бойтесь, товарищ лейтенант, вон они наши пошли истребители. Здесь немцам по небу прохода нет.
Он подхватывает кошёлку и мчится дальше. У вагона остаётся его белобрысый, босоногий братишка лет семи от роду. Он сосредоточенно прислушивается к далёкому гуду зениток и серьёзно объясняет:
Ось! Там вона бухает…
Лейтенанта Мартынова это сообщение заинтересовывает. Он садится на пол у дверей и, свесив ноги наружу, поедая смородину, спрашивает:
Гм! А что же, хлопец, на той войне люди делают?
Стрыляют, объясняет мальчишка, берут ружье или пушку, наводют… и бах! И готово.
Что готово?
Вот чего! с досадой восклицает мальчишка. Наведут курок, нажмут, вот и смерть будет.
Кому смерть мне? И Мартынов невозмутимо тычет пальцем себе в грудь.
Да ни! огорчённо вскрикивает удивлённый непонятливостью командира мальчишка. Пришёл якийсь то злыдень, бомбы на хаты швыряет, на сараи. Вот там бабку убили, двух коров разорвало. О то чего, насмешливо пристыдил он лейтенанта, наган нацепил, а как воевать, не знает.
Лейтенант Мартынов сконфужен. Окружающие его командиры хохочут.
Паровоз даёт гудок.
Мальчишка, тот, что разносил смородину, берёт рассерженного братишку за руку и, шагая к тронувшимся вагонам, протяжно и снисходительно ему объясняет:
Они знают! Они шутят! Это такой народ едет… весёлый, отчаянный! Мне один командир за стакан смородины бумажку трёхрублевую на ходу подал. Ну, я за вагоном, бежал, бежал. Но всё-таки бумажку в вагон сунул.
Вот… одобрительно кивает головой мальчишка. Тебе что! А он там на войне пусть квасу или ситра купит.
Вот дурной! ускоряя шаг и держась вровень с вагоном, снисходительно говорит старший. Разве на войне это пьют? Да не жмись ты мне к боку! Не крути головой! Это наш «И 16» истребитель, а немецкий гудит тяжко, с передыхом. Война идёт на второй месяц, а ты своих самолётов не знаешь.
Фронтовая полоса. Пропуская гурты колхозного скота, который уходит к спокойным пастбищам на восток, к перекрёстку села, машина останавливается.
На ступеньку вскакивает хлопчик лет пятнадцати. Он чего-то просит. Скотина мычит, в клубах пыли щёлкает длинный бич.
Тарахтит мотор, шофер отчаянно сигналит, отгоняя бестолковую скотину, которая не свернёт до тех пор, пока не стукнется лбом о радиатор. Что мальчишке надо?
Нам непонятно. Денег? Хлеба?
Потом вдруг оказывается:
Дяденька, дайте два патрона.
На что тебе патроны?
А так… на память.
На память патронов не дают.
Сую ему решетчатую оболочку от ручной гранаты и стреляную блестящую гильзу.
Губы мальчишки презрительно кривятся:
Ну вот! Что с них толку?
Ах, дорогой! Так, тебе нужна такая память, с которой можно взять толку? Может быть, тебе дать вот эту зелёную бутылку или эту чёрную, яйцом, гранату? Может быть, тебе отцепить от тягача вот ту небольшую противотанковую пушку? Лезь в машину, не ври и говори все прямо.
И вот начинается рассказ, полный тайных недомолвок, увёрток, хотя, в общем, нам уже всё давно ясно.
Сурово сомкнулся вокруг густой лес, легли поперёк дороги глубокие овраги, распластались по берегам реки топкие камышовые болота. Уходят отцы, дяди и старшие братья в партизаны. А он ещё молод, но ловок, смел. Он знает все лощинки, последние тропинки на сорок километров в округе.
Боясь, что ему не поверят, он вытягивает из-за пазухи завёрнутый в клеёнку комсомольский билет. И не будучи вправе рассказать что-либо больше, облизывая потрескавшиеся, запыленные губы, он ждёт жадно и нетерпеливо.
Я смотрю ему в глаза. Я кладу ему в горячую руку обойму. Это обойма от моей винтовки. Она записана на мне.
Я беру на себя ответ за то, что каждая выпущенная из этих пяти патронов пуля полетит точно в ту, куда надо, сторону.
Как тебя зовут?
Яков.
Послушай, Яков, ну зачем тебе патроны, если у тебя нет винтовки? Что же ты, из пустой крынки стрелять будешь?
Грузовик трогается. Яков спрыгивает с подножки, он подскакивает и весело кричит что-то несуразное, бестолковое. Он смеётся и загадочно грозит мне вдогонку пальцем. Потом, двинув кулаком по морде вертевшуюся около корову, он исчезает в клубах пыли.
Ой, нет! Этот паренёк заложит обойму не в пустую крынку.
Дети! На десятки тысяч из них война обрушилась точно так же, как и на взрослых, уже хотя бы потому, что сброшенные над мирными городами фашистские бомбы имеют для всех одинаковую силу.
Остро, чаще острее, чем взрослые, подростки мальчуганы, девочки переживают события Великой Отечественной войны.
Они жадно, до последней точки, слушают сообщения Информбюро, запоминают все детали героических поступков, выписывают имена героев, их звания, их фамилии.
Они с беспредельным уважением провожают уходящие на фронт эшелоны, с безграничной любовью встречают прибывающих с фронта раненых.
Я видел наших детей в глубоком тылу, в тревожной прифронтовой полосе и даже на линии самого фронта. И повсюду я видел у них огромную жажду дела, работы и даже подвига.
Перед боем на берегу одной речки встретил я недавно парнишку.
Разыскивая пропавшую корову, чтобы сократить путь, он переплыл реку и неожиданно очутился в расположении немцев.
Спрятавшись в кустах, он сидел в трёх шагах от фашистских командиров, которые долго разговаривали о чём-то, держа перед собой карту.
Он вернулся к нам и рассказал о том, что видел.
Я у него спросил:
Погоди! Но ведь ты слышал, что говорили их начальники, это же для нас очень важно.
Паренёк удивился:
Так, они же, товарищ командир, говорили по-немецки!
Знаю, что не по-турецки. Ты сколько окончил классов? Девять? Так, ты же должен был хоть что-нибудь понять из их разговора?
Он уныло и огорчённо развёл руками:
Эх, товарищ командир! Кабы я про эту встречу знал раньше…
Пройдут годы. Вы станете взрослыми. И тогда в хороший час отдыха после большой и мирной работы вы будете с радостью вспоминать о том, что когда-то, в грозные дни для Родины, вы не болтались под ногами, не сидели сложа руки, а чем могли помогали своей стране в её тяжёлой и очень важной борьбе с человеконенавистным фашизмом.
Действующая армия
«Комсомольская правда», 1941, 21 августа.