Тайна горы

(Фантастический роман)

Прощался с Верой Реммер не как все. Он раскатисто, звонко смеялся, несколько раз подходил к столику, наливал в рюмку коньяк, возбуждённо опрокидывал её в рот и повторял улыбаясь:
– Ну, смотри, чтобы никто и ничего, иначе мы можем сорваться.

Оставалось десять минут до того времени, когда за Реммером должен был зайти его товарищ по экспедиции.
Вера посмотрела на часы и улыбнулась. Не потому, что ей было слишком весело, а потому, что её заражала бодрая уверенность Реммера. И, накинув ему на шею петлёй гибкие смуглые руки, она спросила напоследок:
– Виктор… а что если Запольский опять?..
Реммер нервно сдёрнул её руки и ответил негрубо, но резко:
– Это твоё дело. Я не вмешиваюсь и… не будем больше об этом говорить!
Затрещал телефон. Вера взяла трубку. Звонили из редакции, спрашивали:
– Уехал Реммер или нет?
– Нет, сейчас уезжает.
Она хотела передать трубку, но телефон быстро дал отбой. В коридоре послышался стук шагов, пришёл товарищ Реммера – Фёдор Баратов. Он так же, как и Виктор, был одет в серые холщовые бриджи, в рубаху с широким раскинутым по плечам воротом и обут в высокие кожаные сапоги.
– Алло! – вместо приветствия сказал Реммер. – Можно ехать?
– Можно.
Два вещевых мешка были захвачены в левые руки, две охотничьих винтовки – в правые, и все втроём спустились вниз к машине.
Был вечер. На Сибирской возле редакции кричал громкоговоритель:
– Проект концессии на разработку золотых приисков в верховьях Вишеры…
Мимо проезжали машины с иностранцами, в большинстве янки.
– И откуда их так много набралось! – сказала Вера. – Рыщут и рыщут. Вчера на пароходе человек двадцать приехало.
Реммер сел в машину последним.
– Алло! – крикнул он шоферу. – Дай ход…
Но прежде чем шофёр успел нажать ногой педаль, к дому с треском подлетела мотоциклетка, и телеграфист, не соскакивая с сиденья, кинул Виктору телеграмму.
Он распечатал, оттолкнул рукою дуло винтовки, и кривая усмешка перекосила его ровное лицо:
– Стоп!..
Не раскрывая дверцы, он легко перескочил через борт машины на мостовую, вбежал в дом и нажал кнопки телефона, автоматически соединяясь с редакцией:
– Это вы?.. Я только что получил телеграмму о том, что Штольц проверил и подтверждает всё, он успел уже на три дня раньше… Я не особенно доверяю Штольцу… Да, да… Я имею на это основание и всё-таки еду сам…
Он вышел, на ходу поцеловал в щёку Веру и вскочил в машину. Шофёр вовремя нажал рукой рычаг, отпуская тормоз, и машина, загудев, понеслась к пристани.
Это было ровно в девять часов вечера, 25 июня 1925 года.
В половине девятого, в тот же вечер, с запада прилетел двухместный аэроплан, и бритый серый англичанин в костюме, немного помятом в дороге, подъехал к квартире Реммера. Там он оставался не более трёх минут, ибо в ней никого не было, кроме уходящей домой Веры. И Вера слышала, как он сказал своему спутнику по-английски:
– Джон, через час вы вылетите в Чердынь и передадите ему этот пакет…
Ночь 25 июня 1925 года была замечательна и тем, что в самой большой гостинице города в четырнадцатом номере повесился человек, только что перед этим прописавшийся Сергеем Кошкиным, танцором чечёточником, 52 лет от роду.

В IV классе парохода «Красная Звезда» было шумно и оживлённо, но тесно до отказа. Никогда раньше пароходам Камы не приходилось перевозить такую разношёрстную буйную публику. Слухи о больших изыскательных работах в горах, в верховьях Вишеры, заставили хлынуть туда тысячи человек из южных губерний СССР.
Все те, кто околачивался раньше без дела в Одессе, Ростове, Новороссийске, собрав несложные манатки, быстро перебрасывались с юга, через Пермь, на север.
Ходили слухи об открытых американцами сказочных богатствах, о находке самородков. И хотя точное местонахождение этих залежей ещё никому не было известно, хотя никто ещё не видел ни одного человека, нашедшего самородок хотя бы в два грамма весом, однако, все чувствовали, что раз американцы взялись, значит, что-то тут да есть.
Позади огромных мешков с войлоком в укромном углу сидели два человека. Осторожно оглядываясь, один из них время от времени отворачивал борт рваного ватного пиджака и, не вынимая из кармана бутылки с дешёвым коньяком «Экстра», наливал жестяную кружку, подставленную товарищем. Оба по очереди рывком опрокидывали коньяк в глотки, затем из другого кармана извлекалась тонкая ненарезанная чайная колбаса, от которой сразу отхватывалось зубами полчетверти.
Реммер, как и всякий журналист, был любопытен. Он спустился вниз и, усевшись на мешки, разговорился с одним вятским мужичком.
– Куда, дядя, едешь? – спросил он, угощая того папиросой.
– Куды?! – добродушно ответил тот. – Известно, куды все, туды и я…
– А зачем?
Мужичок удивлённо посмотрел на него, потом ответил закуривая:
– Да ведь как же, у нас хлеба каждый год плохие, каждое лето мужики на отхожие промысла уходят. И я ходил раньше либо канавы рыть, либо по штукатурке. А тут такое дело вышло, попёр народ туды. Ну, думаю, дай и я тоже авось счастье выйдет!
Потом, почему-то снижая голос, добавил, растягивая слова:
– Говорят, которым людям удача бывает, ба-а-альшущие куски находют. По хунту, а то и больше…
Реммер улыбнулся, хотел ответить, но не сказал ничего, потому что из-за мешков услышал, как чей-то подвыпивший голос негромко, но резко сказал:
– А я тебе говорю, что Штольц заплатит.
– Ды ни столько!..
– Нет, столько…
– Да если твоего Штольца со штанами продать, откуда он возьмёт столько?!
– Не знаю, – менее уверенно, но всё же твёрдо ответил другой. И потом совсем тихо, так тихо, что Реммер еле-еле услышал, добавил: – А не заплатит, так не видать ему ни одной бумажки…
Реммер весь насторожился, но больше разобрать ничего не смог…
Он пошёл к себе в каюту.
– Тебе радиограмма, – сказал ему Баратов.
Реммер разорвал. Вера сообщала: 1. Какой-то человек на аэроплане вылетел в Чердынь, чтобы передать тебе пакет. 2. Из Киева сообщают, что ничего не известно.
Первый пункт Реммера озадачил, второй – вызвал складку на лбу: вторым пунктом он был недоволен.
– Алло! – сказал он, подавая Баратову депешу. – Что это за аэроплан?
Тот удивлённо пожал плечами, не зная, что ответить.
В это время в дверь каюты постучал матрос и сообщил, что Реммера вызывают из Перми по беспроволочному телефону. Он подошёл. Говорила Вера. Она сообщила, что два часа тому назад кто-то со стороны веранды вырезал стекло и, проникнув в комнату Реммера, взломал ящики письменного стола! Сейчас работает угрозыск.
Вместо того чтобы нахмуриться или взволноваться, Реммер рассмеялся и ответил спокойно:
– Верочка, не беспокойся… Ничего особенного там не было…
Когда он отходил от аппарата, лицо его выражало сильнейшее удовольствие, и по губам прошла широкая весёлая улыбка.
Пожилой англичанин, пьющий у стойки буфета виски, удивлённо посмотрел на странную, ничем не оправдываемую улыбку русского и протянул руку за следующей рюмкой. А Реммер распахнул дверь каюты, бросился на койку и сказал Баратову:
– Пока всё очень хорошо. Ящики взломаны…
И, быстро раздевшись, лёг спокойно спать.

По делу о взломе ящиков в квартире Реммера Веру вызвали в угрозыск. Её начальник, товарищ Седых, был ей хорошо знаком. Он спросил её о некоторых подробностях, о том, не известно ли ей, похищены какие-либо вещи или нет?
– По-моему, нет, – ответила Вера. – Я говорила с Виктором по радио, и он передал, что ничего ценного в его ящиках не было…
Вера хотела уже уходить, как взгляд её упал на письменный стол начальника.
– Откуда это у вас? – удивлённо спросила она. – Это, вероятно, взломщики взяли с собой, а вы нашли у них?
И она протянула руку за красной маленькой звёздочкой из уральского камня, на которой были поставлены её инициалы. Но начальник вдруг нахмурился, точно внезапная новая мысль пришла ему в голову. Однако тотчас же улыбнулся и спросил:
– Разве вещичка знакома вам?
– Это звёздочка Виктора. Я подарила ему её как раз в начале весны, когда… – Она запнулась на мгновение, потом тотчас же улыбнулась и добавила спокойно: – Когда я разошлась с мужем и сошлась с Виктором. Но как она попала к вам?
Седых ответил что-то неопределённое, потом, сославшись на занятость, вежливо распрощался.
Едва Вера вышла, начальник вызвал к себе старшего инспектора Балабуша и приказал:
– Телеграфируйте в Чердынь – установить слежку за журналистом Реммером, вероятно, его придётся арестовать…
Инспектор Балабуш был крайне удивлён. Но инспектор не имел привычки много разговаривать, и если бы его начальник сказал, что надо арестовать самого председателя горисполкома, значит, у начальника были веские доводы.
В это время Вера сидела в театральном садике, читала какое-то письмо, ела мороженое и была страшно далека от мысли о том, что она сделала…

В Чердыни человек в крагах и авиаторской шапке принёс Реммеру в гостиницу пакет. Там было 10 пятидесятидолларовых бумажек и письмо от одной из крупнейших американских газет, в котором в сухой, чисто деловой форме делалось ему предложение информировать газету о ходе изысканий бассейна реки Вишеры.
Реммер прочёл письмо, посмотрел на каменное лицо авиатора, потом сел за стол и начал писать ответную записку. Но через минуту он разорвал написанное, встал и сказал лётчику:
– Хорошо.
Человеку в крагах, по-видимому, кто-то вполне доверял, ибо человек в крагах не потребовал ни расписки, ни ответа. Он повернулся и вышел.
– Подкуп? – коротко спросил Реммера Баратов.
– Да, – ещё короче ответил тот.
Гостиница была набита до отказа. Реммер умывался в то время, когда с хозяином спорили двое.
– Номеров нет, – убеждал хозяин.
– То есть как нет, когда надо, – резко отвечали ему. – Мы в коридоре заночуем!..
– Номеров нет, – упрямо повторил хозяин, – а если вы будете скандалить, я позову милиционера.
Реммер вытер мокрую голову и вышел в коридор. Там он встретил двух спорящих людей и в одном из них узнал того, который упоминал имя Штольца за войлочными тюками парохода.
Реммер остановился и ещё раз внимательно посмотрел на них, точно желая крепче запечатлеть в памяти их лица. Если бы Реммер обернулся в этот момент, то он увидел бы, что в пяти шагах в стороне стоит незнакомый человек и внимательно, с той же целью, всматривается в его собственное, Реммера, лицо.
– Виктор, – сказал ему Баратов, когда, попыхивая в темноте последними перед сном папиросами, они лежали в кровати, – а не слишком ли рискованную игру мы ведём? И не лучше ли всё дело передать в руки следственных органов?
– Нет, – после минутного молчания ответил Реммер, – фактов ещё никаких, а, кроме того… а, кроме того, я люблю иногда ходить по битому стеклу.

По реке Вишере тянулись вверх лодки, нагруженные поклажей. Сами приискатели шли пешеходом по берегам. Ночевали у костров, прямо под открытым небом. Вставали с зарёй, снова и снова торопились вперёд.
Время от времени попадались сторожевые посты, домики милиции, наспех, но крепко сколоченные и обнесённые двумя рядами колючей проволоки.
Многие из проходивших задолго перед постами сворачивали в сторону и старательно обходили их по тем или иным соображениям, не желая встречаться с заставами.
Впрочем, застав было всего пять на пятьсот вёрст от Чердыни до Золотого камня – горы, у подножия которой вырос целый посёлок, центр изыскательных работ.
Через пять суток моторная лодка благополучно доставила Реммера и Баратова от Чердыни до места.
Посёлок был разбросан на скалистой, покрытой лесами и изрезанной шумными ручьями местности.
Встретился со Штольцем Реммер в тот же вечер. Встретились они как умные враги, знающие силу друг друга, вежливые, спокойные, взвешивающие каждое выпущенное слово и улавливая за словами противника скрытый смысл.
– Здравствуйте! Как дела? Не устали? – спросил Штольц.
– Спасибо… Совсем не устал. Крепок, как и всегда.
– Здесь климат очень нездоровый. Я, например, иногда скверно чувствую себя.
– Вряд ли в Перми вы чувствовали бы себя теперь лучше, – пряча улыбку, ответил Реммер, – там лихорадит. Может быть, вам нездоровится оттого, – здесь Реммер пристально посмотрел на него, – что вы слишком много работаете?
– Много… – коротко отрезал Штольц, но, спохватившись, переменил тон и сказал дружелюбно: – Впрочем, вы ведь только что с дороги, заходите ко мне, я вас познакомлю кое с кем из здешних инженеров. Кстати, пообедаем.
Реммер заколебался, но тотчас же сообразил, что это знакомство будет ему весьма полезно, и согласился.
Зашли в бревенчатый дом. Свежая пакля ещё торчала клочьями из стен, пахло смолистыми непросохшими брёвнами, по стенам стояли две койки с походными матрацами, в углу несколько винтовок, а посередине большой стол, накрытый простынёй, вместо скатерти, и уставленный закусками и вином.
Не прошло и пяти минут, как в комнату вошли трое; из них два американца инженера, помощник начальника изыскательной экспедиции Янсон и ещё некто, кого Реммеру отрекомендовали мистером Пфуллем – спортсменом и известным путешественником, большим любителем охоты на медведей.
Реммер поздоровался с инженерами и с удивлением посмотрел на короткого и толстенького мистера Пфулля, не совсем понимая, как это такой пухлый и круглый человечек может быть ярым охотником, да ещё на такого крупного зверя, как медведь.
В продолжение нескольких дней Реммер осматривался и наблюдал за кипучей жизнью посёлка Золотой горы.
Каждый день дальше в горы на восток отправлялись новые и новые люди. Иногда с востока приезжали инженеры, оборванные, грязные, с озабоченными энергичными лицами. Они отправлялись в кабинет концессионной конторы, о чём-то подолгу докладывали мистеру Янсону. Потом в Москву начинали посылаться доклады, а в газеты Штольц посылал соответствующую информацию:
«Обнаружено золото рядом с восточной границей района концессии…»
«По заключению инженера Бранта, мощная золотоносная жила должна проходить у восточной части концессии…»
Читая эти короткие сообщения, Реммер невольно удивился. Он начинал чувствовать, что подозрения его относительно Штольца на этот раз начинают немного колебаться.
В самом деле, американская концессия охватывала сравнительно небольшой район. Всем было хорошо известно, что концессионеры старались расширить его и потому изыскания производят по соседству. Ясно, что им было бы выгоднее умалчивать о новых открытиях, а если не умалчивать, то, по крайней мере, преуменьшать их значение.
А тут?.. Телеграммы Штольца – чёткие, определённые и, по-видимому, соответствующие действительности.
У Реммера со Штольцем были старые счёты, и Реммер имел основание подозревать его кое в чём. Но в данном случае Штольц действовал, по-видимому, вполне честно.
Через неделю Штольц куда-то исчез из посёлка. Реммер спрашивал у Янсона, у инженеров, зашёл даже к мистеру Пфуллю. Мистер Пфулль был дома, сидел в кресле с грелкой на животе и с ногами, укутанными в плед, пил какао.
Мистер Пфулль извинился за свой домашний костюм и объяснил, что ему весьма нездоровится, потому что во время последней охоты он оступился, сорвался с уступа скалы и, падая, получил сильные ушибы.
Реммер высказал соболезнование, надежду на скорое выздоровление, но в душе остался при сильном подозрении, что у мистера Пфулля просто насморк и больше ничего.
О Штольце он ничего не узнал. Но вечером двое рабочих передали, что видели Штольца в сопровождении каких-то двух бродяг, направившихся в лес на северо-восток.
Реммер удивился: почему на северо-восток? В той части не производилось никаких изысканий, ибо инженеры единогласно пришли к заключению, что россыпями та сторона наиболее бедна.

Утром Реммер и Баратов тоже отправились в далёкую прогулку на северо-восток.
В первый и во второй дни им ещё попадались одиночки приискатели, копающиеся по берегам горных ручьёв. Но ещё через два дня они попали в такую глушь, где не было никого и ничего.
Решили отдохнуть. Устроили из ветвей шалаш, натаскали травы, съели по коробке саморазогревающихся консервов и легли спать.
Чёрными хлопьями падала на землю густая тьма. Было тепло, тихо и безветренно. И оба крепко уснули.
Ночью первым проснулся Баратов. Он насторожил слух, потёр виски и выполз из шалаша. Потом вернулся и дёрнул Реммера за рукав.
– Что ты? – спросил тот вскакивая.
– Ты ничего не слышишь?
– Нет, ничего.
Прислушались. Всё было тихо-тихо.
– А что?
– Так, ничего, – ответил Баратов. – Мне показалось, что кто-то…
– Кричит, что ли? – перебил его Реммер.
– Нет. Что кто-то поёт.
Оба рассмеялись.
– Кто тут ночью будет распевать?! Давай спать дальше…

Вятский мужичок, дядя Иван, тот самый, с которым Реммер разговаривал на пароходе, человек был хитрый и дошлый.
Добравшись до приисков, он прикинул умом и сообразил, что ежели народ прёт больше к юго-востоку, то ему прямой расчёт немного удариться в сторону, чтобы, ежели будет удача, не делиться с кем-нибудь, а одному заграбастать всё.
Вот почему через некоторое время дядю Ивана можно было увидеть с мешком за плечами и огромной допотопной шомполкой пробирающимся через густые причудливые леса в верховьях реки Вишеры.
– Ну и места, – бормотал он, весело продвигаясь вперёд и покуривая набитую махоркой трубку. – В жизнь не видал таких местов.
Шёл дядя Иван три дня и думал так: «Дойду до места, а там и искать буду».
«Место» это представлялось дяде Ивану как нечто определённое, ну вроде скажем, своей пашни либо огорода, обнесённого жердями. Во всяком случае, дядя Иван был твёрдо уверен, что «место» должно иметь свои отличительные черты, по которым он его сразу узнает.
Но на шестой день зашёл дядя Иван в такую глушь, что и поворотиться некуда. Сел он тогда на камень и подумал, не сбился ли он уже с дороги и не осталось ли «место» в стороне: либо влево, либо вправо. И после некоторого раздумья повернул дядя Иван вправо.
Шёл он опять до тех пор, пока не упёрся в старую седую гору, а из той горы ручьи бегут прямо из-под земли; речонка рядом пробегает светлая, быстрая, цветов сколько хочешь, и птицы поют очень приятно.
Скинул дядя Иван сумку, взял топор и срубил себе крепкий шалаш. Потом соснул немного и пошёл бродить по берегу речонки. Присматривался старательно к речному песку, собирал его на лопатку и подносил к хитро прищуренным глазам. Но, однако, не было в тот день удачи дяде Ивану, и ничего он для первого раза не нашёл.

И вот однажды, копаясь возле речки, поглядел дядя Иван на куст, разросшийся рядом, и увидел, что торчит из земли железка какая-то. Потянул он её и вытянул из-под прелых листьев остов ржавой, никуда не годной винтовки.
Чудно что-то показалось дяде Ивану. В эдаком месте, куда, можно сказать, ни один человек ни ногой за всю жизнь, должно быть, и вдруг ржавая солдатская винтовка. Стал он копать ещё и нашёл старую шапку необыкновенного фасона, которую нельзя из-за ветхости целиком вытащить.
Ещё больше удивился дядя Иван и стал думать, припоминать. Какой такой народ – либо мордва, либо киргизы – шапки такие носят? И вспомнил, что ни у мордвы, ни у киргизов не видел он шапки будёновки, а видел он их десять лет тому назад, когда были тяжёлые годы и когда здорово красные дрались с белыми.
Стал ещё искать что-либо дядя Иван, но так-таки больше ничего не нашёл.

В течение двух дней Реммер и Баратов охотились, отдыхали или лазили по горам.
Горы были странные, изломанные, особенно одна. Она была источена ветрами, покрыта низкими корявыми деревьями, и несколько глубоких трещин врезывались в её грудь.
Однажды Баратов, рыская с ружьём по гуще, оступился и едва успел ухватиться за корень соседнего дерева. Он вытянул ногу из какой-то ямы, посмотрел вниз и содрогнулся: под ногами был тёмный глубокий колодезь, с краями неровными и заросшими мхом.
Баратов позвал Виктора, оба легли на землю и свесили головы вниз… Дна не было видно, но снизу доносился шум быстро текущей воды. Там, в темноте, бился о камни и плескался уносящийся куда-то невидимый поток.
Зажгли бумагу, бросили, и она долго огненной бабочкой летела в чёрную пустоту, наконец, упала, но тотчас же, прежде чем успела потухнуть, точно чья-то невидимая рука, – подземная вода быстро рванула и унесла её прочь.
– Чёрт! – крикнул Реммер, потому что тяжёлый камень, зацепившись острым углом за тонкий ремешок фляги, потянул Реммера вниз. Ремень оборвался, и камень с флягой бухнул где-то далеко внизу.
– Жалко, – сказал Реммер, – там у меня было горячее какао…
– Теперь простынет, – пошутил Баратов.
– Нет, у меня термос выдерживает температуру приблизительно до полутора суток.
По пути обратно Баратов подстрелил жирную утку, и оба долго возились, очищая и зажаривая её на сыром деревянном вертеле.
– Когда повернём обратно? – спросил Баратов. – Завтра?
– Да, утром.
– Утром… – в раздумье протянул Фёдор, – ну что же, можно и утром.
Он помолчал немного, потом добавил:
– Виктор, а ведь, правда, странная какая-то гора?
– Чем?
– Так… Вся изрезанная, какие-то провалы, где-то под землёй вода шумит… Я ночью проснулся, и мне показалось, точно над ней зарево какое-то… Так, чуть видно… Будто бы огонь в середине её.
– Откуда тут быть огню? Это заря, должно быть, была, – ответил спокойно Реммер, отрывая зубами мясо от куска зажаренной птицы.
– Виктор! – спросил опять Баратов, перескакивая на новую мысль. – А как ты всё-таки веришь, что Штольц бывший белый офицер? Ведь вот из Киева не подтверждают.
Реммер нахмурился и отбросил обглоданную кость.
– Нет, не подтверждают, а сообщают только, что после стольких лет выяснить почти невозможно. А кроме того, я же тебе говорил, что давно, ещё в Париже, в кабачке «Цыганская жизнь», мне подавал карточку человек, удивительно похожий на Штольца.
– Ну?
– Ну, ничего не «ну»! Тот кабачок эмигрантский, и все официанты в нём – бывшие офицеры.
Он подумал, потом добавил:
– Теперь ящик взломан. Штольц давно знает, что я собираю о нём сведения. В ящике был нарочно оставлен черновик моего письма, в котором я писал, что подозрения относительно Штольца были ни на чём не основаны и что была ошибка.
– И он теперь успокоится?
– Конечно. И мне будет легче следить дальше…
Легли спать. Во сне Реммер видел Веру, потом видел оставленного дома дога, потом опять Веру. «Вера, сыграй мне что-нибудь!» – попросил он. Она села и, к его большому удивлению, заиграла ему какой-то военный сигнал.
Но огромный муравей, пробравшись под рубаху, больно укусил Реммера. Он заворочался и открыл глаза.
Было темно. Реммер отряхнул рубаху, потом насторожился.
«Что такое, – подумал он, – разве это не во сне я слышал?»
Вышел и прислушался.
Ему показалось, что кто-то далеко-далеко, за изгибами ушедших в серую утреннюю мглу скал, играет на медной трубе красноармейскую зорю – сигнал тихий, мелодичный и умирающий в туманах, молчаливым кольцом охвативших горы.
«Что такое? – подумал он. – Неужели Фёдор позапрошлую ночь был прав?»
Он разбудил Баратова, они быстро вскинули винтовки и исчезли в тумане, направляясь на странный сигнал.
Долго рыскали по горам Реммер и Баратов. Долго и тщательно обшаривали все закоулки и уступы ущелья, но нигде никого не было.
Через несколько часов безрезультатных поисков перевалили через труднопроходимую скалу и пошли по другой стороне ската, рассуждая: что бы это такое всё слышанное утром значило?
Лощина была узенькая, сравнительно удобная для пути, но зато, находясь на дне её, невозможно было определить направление куда идёшь, ибо то она загибала вправо, то резко поворачивала влево, и так всё время.
– Вероятно, мы спустимся к подошве горы с левой стороны, – решил Реммер.
– А стоит ли идти дальше?
– Стоит. Легче спуститься и обойти гору низом, чем подниматься опять вверх.
Вдруг Баратов остановился и быстро наклонился к земле, поднял тонкую обгоревшую спичку. Оба посмотрели друг на друга.
– Кто-то курил…
– Кто, не знаю. Но то, что спичку зажигали ещё совсем недавно, это верно.
Теперь ясно было, что они находятся на правильном пути. И оба зашагали ещё быстрее.
Так, в этот день прошли они вёрст двадцать, и когда уже вечерело, когда солнце цеплялось уже за острия вершин, гора резко оборвалась, и они круто спустились в низину, покрытую густым лесом.
У подножия огромной, обрывающейся отвесно скалы они наткнулись на остатки костра с не потухшими ещё угольями.
Волнуясь, они бросились в кусты, рассчитывая найти кого-либо рядом, и сразу же их глазам представилась странная, поразившая их картина.
На земле лежал человек с полузакрытыми, застывающими глазами. Низко наклонившись над ним, стоял на одном колене какой-то мужичок и вливал ему в рот воду.
При виде подошедших сидевший ахнул, хотел было бежать, но Баратов крепко схватил его за плечи и приказал ему остаться.
– Кто ты такой и кто это лежит?..
В первую минуту мужичок молчал, как бы окаменев, потом, приглядевшись к ним, вздохнул, точно радуясь тому, что это были они, а не кто-либо другие, и, показывая на лежащего человека, ответил:
– Я… я-то вятский. А вот двое каких-то приходили и человека ни за что кончили. Я убёг со страха, а потом, когда пришёл, гляжу – человек лежит…
Реммер подошёл к раненому. Глаза у того были всё ещё полуоткрыты, и он молчал. Потом, делая над собою огромное усилие, он гневно забормотал что-то, и розоватой пеной окрасились его губы. Реммер уловил несколько отрывистых бессвязных слов:
– На гору надо… надо назад план… они повесили и украли.
– Кого повесили? – спросил, ничего не понимая, Реммер.
Но раненый не смог больше ничего сказать и забормотал что-то совсем непонятное. Он умер скоро, ничего не открыв и не объяснив.
Дядя Иван рассказал следующее.
Совсем недавно он лежал и отдыхал, когда услышал рядом резко спорящие голоса. Тогда он, обрадованный предстоящей встрече с живыми людьми, вскочил, чтобы броситься к ним навстречу, как вдруг шарахнулся и спрятался за кусты, потому что по лесу загрохотал выстрел и тотчас же раздался сильный крик. Через час, когда всё стихло, он вышел и нашёл умирающего человека. Больше ничего он не знал.
Оба стояли, наморщив лбы, и думали.
– Помнишь сигнал? Это, очевидно, кто-то из них играл зорю утром.
– Но зачем? – пожал плечами Реммер.
– Я и сам не знаю, – ответил Баратов. – Странно, Виктор, всё как-то выходит… Про какие планы он говорил? По-моему, надо бы ещё раз побывать на горе.
Посоветовались. Решили, что остаться нужно было бы. Но патронов не было, консервы были на исходе, даже спичек осталось мало. Решили тогда отправиться обратно к Золотому камню, в посёлок, запастись надолго необходимым и опять вернуться сюда.
Когда Реммер вернулся, он нашёл у себя на столе только что принесённую телеграмму. Её содержание так поразило своей неожиданностью, что он сел на стул и пожал плечами, совершенно ничего не понимая. Телеграфировала Вера и почему-то только уже из Чердыни о том, что она выехала сюда.
Этот безрассудно взбалмошный поступок поставил его в тупик. Он нарушал все его планы и был совершенно не понятен ему.
Баратов тоже ничего не понимал. А дядя Иван и подавно. Оба стали прикидывать, взвешивать, стараясь найти объяснение, но ничего не могли придумать. Однако, успокоившись, пришли к заключению, что должно было случиться что-нибудь особо важное для того, чтобы Вера вопреки уговору, не списавшись предварительно и так неожиданно, решилась на этот поступок.

Через два часа в сумерках на оживлённых грязных узеньких улочках посёлка Реммер встретил человека, в котором узнал Запольского. Человек прошёл мимо, по-видимому, не заметив Реммера. И Виктору внезапно показалось, что между этой встречей и телеграммой есть какая-то связь.
Чтобы хоть немного разузнать что-либо, он направился к Штольцу, ибо, если Запольский успел уже зайти к нему, то, может быть, меж слов Виктор смог бы уловить что-либо у того.
Вошёл в большие заваленные сени. Было тихо. Отворил дверь. В комнате никого не было, но на столе стояла дымящаяся недоеденная тарелка борща. Очевидно, Штольц на минуту куда-то вышел. Реммер хотел повернуть обратно, как вдруг рванулся вперёд с широко открытыми и удивлёнными глазами… На столе лежала полетевшая с камнем в глубину подземного колодца его фляга.
Он не поверил своим глазам, взял её в руки. Конечно, его узенький ремешок, оборванный остриём камня, и широкий треугольник от нехватающего куска кожи, вырванного им нечаянно ещё о борт моторной лодки.
Он положил флягу обратно. Вышел в тёмные, заваленные сёдлами и мешками сени и услышал на крыльце шаги. Рассчитывая, прежде чем уйти, пропустить в дом идущих, он спрятался в угол, за кошму. Прошёл Штольц. Реммер только высунулся – опять шаги: прошёл Запольский. И едва только Реммер увидел Запольского, как острое любопытство овладело им. Он чувствовал, что тут можно услышать кое-что для него интересное. Но прислушаться через толстую стену было невозможно.
Тогда Реммер выбрался из-за кошмы, вышел на тёмный двор и, осторожно оглядываясь, пошёл вдоль стены. Однако подслушать через окно было невозможно из-за двойных рам, а также потому, что оттуда шёл яркий свет.
Он уже решил было, что его затея – дело невозможное, как, сообразив что-то, пробрался к конюшне, залез на крышу, оттуда на крышу дома, потом к чердачному окну. Осторожно повис на руках и спустился на земляную насыпь чердака. В темноте он разыскал трубу и открыл дверку, и тотчас же до него донеслись голоса нескольких человек.
Штольц и Запольский были уже не одни. Реммер подосадовал на поздно пришедший ему в голову способ услышать, о чём они будут говорить, но всё же приложил ухо к дверке, желая узнать о чём, собственно, сейчас идёт разговор. И то, что он услыхал, превзошло все ожидания.

Пока Реммер пробирался по двору, Штольц разговаривал о своих делах с Запольским. И действительно, Реммер мог бы почерпнуть много интересного. Штольц нервничал.
– И надо же было, – говорил он раздражённо, – чтобы как раз та часть плана, на которой был обозначен вход, была вырвана. Мы обшарили всё и не нашли. Найти всё-таки можно, но надо только больше запасов и больше людей.
– Думаешь опять?
– Да и притом чем скорее, тем лучше, потому что… ты видишь, это?
– Ну… фляга…
– Я нашёл её там, значит, кто-нибудь теперь рыщет уже и в этом районе.
– Почему теперь? Может быть, это давно, какой-нибудь турист…
– Давно, – резко засмеялся Штольц. – В том то и дело, что не очень давно. В ней было ещё горячее какао, которое я выпил с удовольствием.
– Где ты её нашёл?
– Она была у самого подножия горы, там течёт река, и у скалы вода в ней так бурлит, точно в реку вливается из-под земли какой-то поток. Если только владелец этой штуки не утонул в этом дьявольском водовороте, то он и сейчас где-то там.
Он замолчал и пристально посмотрел на Запольского, шёпотом добавил, подчёркивая слова:
– А скажи, пожалуйста, что ему там было нужно?
– Где Реммер? – спросил через некоторое время Запольский.
– Не знаю, пропал пока без вести, охотится, должно быть. А что? – Штольц вздрогнул. – Ты думаешь, это опять он?..
– Я ничего не думаю… Думаю только, что его всё-таки лучше убрать отсюда подальше, – ответил Штольцу Запольский.
Глаза Запольского засветились злым огоньком, и он добавил полушёпотом и странно улыбаясь:
– Его уже скоро арестуют. Знаешь? В руках у повесившегося нашли маленькую вещичку… Удалось установить, что она принадлежит Реммеру.
Штольц недовольно сдвинул брови.
– Смотри, – предостерегающе проговорил он, – зачем ты запутываешь дело? Было уговорено проще… Повесился, и всё. А эта новая комбинация – это твоя отсебятина…
Потом усмехнулся и добавил:
– Что это ты так на Реммера?
Плохо скрытая ненависть мелькнула в лице Запольского.
– Мне нужно, чтобы его совсем не было около Веры…
Штольц засмеялся.
После того как Запольский принёс ему черновик, выкраденный из ящиков Реммера, журналист уже не казался ему таким опасным врагом. Но Штольц вспомнил о найденной фляге, тотчас же снова насторожился и ответил резко:
– Да пожалуй, было бы лучше, чтобы его убрали…
Как раз в это время в комнаты ввалилось несколько человек во главе с мистером Пфуллем. А на тёмном дворе Реммер забирался на крышу конюшни.
Наверху подвывал ветер и, врываясь в трубу, иногда заглушал отдельные фразы говоривших. Реммер весь превратился в слух, засунув голову в дверцу трубы, чувствовал, как сажа сыплется ему на голову, и чутко прислушивался к каждому голосу.
Говорил Штольц. Он рассказывал о том, где он провёл это время.
– Найти трудно, но вполне возможно… От плана вырван кусок… Основное направление известно. В крайнем же случае можно взорвать то место, откуда выбегает подземная речка. Её русло должно проходить как раз через пещеру. Надо только торопиться. Нужно обязательно сегодня же в ночь, тем более что этот (он подчеркнул слово) уже здесь, он вернулся с охоты или чёрт его знает откуда. Как вы думаете, мистер Пфулль?
Порыв ветра загудел, завыл, и Реммер не расслышал нескольких фраз. Потом сразу с полуслова поймал голос мистера Пфулля:
–…А кроме того, зачем же подкупали, если на него положиться нельзя. Вопрос о концессии проходит инстанциями. По-видимому, так и будет. Богатый восток они будут разрабатывать сами, а нам отдадут бедный россыпями север…
Несколько голосов тихо и сдержанно рассмеялись. Дальше заговорили инженеры.
А Реммер всё слушал… Реммер начинал понимать, в чём дело: концессионеры старались расширить свой район. Они умышленно подчёркивали, что делаются разведки к юго-востоку, давали фальшивые отчёты о якобы открытых в той стороне россыпях и в то же время отчего-то тянулись потихоньку к северу. Что это за пещера? И для чего нужна она им? Уж, конечно, не для интересной прогулки. Они боятся, что им не разрешат захватить другой козырь, и поэтому умышленно передёргивают карты.
«Бедный север! – подумал, усмехаясь, Реммер. – Вот вам чего, голубчики, надо!»
Всё это в течение нескольких минут стало ясным Реммеру.
Напоследок опять говорил мистер Пфулль:
– Всё готово… Сегодня же ночью отправляйтесь. И чтобы обязательно было всё сделано, возвращайтесь с точными планами и окончательными данными…
Сказал это он резко, повелительно, и Реммер удивился: почему это всё так прислушиваются к распоряжению мистера Пфулля и откуда у этого пухленького трафаретного туриста и «любителя охоты» такая властность тона?
Застучали табуретки, и все стали выходить…

Баратов ахнул, когда увидел Реммера, вернувшегося ночью с головой, перепачканной сажей, возбуждённого и точно хватившего в излишке спиртного. Они долго говорили. Реммер что-то кому-то писал. И в ту же ночь, оставив Баратова дожидаться Веру, захватив с собой дядю Ивана, он по следам только что отправившейся партии пустился в путь. Ему нужно было во что бы то ни стало узнать, где находится эта загадочная пещера для того, чтобы своевременно информировать газету. В ночь на вторые сутки он настиг Штольца. Его люди, расположившись возле костров, варили ужин. Костёр Штольца и инженеров был поодаль и почти что у края ущелья, внизу которого шумела горная речка.
– Останься здесь и лежи смирно, а я пойду вперёд, – приказал Реммер дяде Ивану.
– Боязно одному то, – ответил тот, постукивая зубами.
– Чего боязно? Кто тебя тут заметит?!
– Кто их знает, у них в карманах фонарики эдакие есть с электричеством, нажмёшь пупочку – он и светит…
Реммер махнул рукой, сбросил сумку, взял в левую руку ружьё и тихонько пополз.
Было шумно в лесу от ветра, гулявшего по вершинам. Огни костров, как светляки, мерцали точками и не были в силах рассеять далеко вокруг себя плотную темноту. Реммер осторожно дополз и остановился совсем недалеко от костра. Штольц разговаривал с Янсоном, но почему-то Штольц вдруг встал и отошёл на несколько шагов собирать сучья для костра.
Он был почти рядом с Реммером, и тот лежал, распластавшись на земле, сдерживая дыхание, и был готов каждую минуту вскочить на ноги. Штольц остановился. Из-за темноты видеть друг друга они не могли. Потом Штольц вернулся, шепнул что-то одному из инженеров и исчез. Инженеры заговорили ещё громче, и, успокоившись, Реммер стал вслушиваться. Потом, не поворачиваясь, он пополз задом обратно, отполз немного, хотел встать, как вдруг отчаянно рванулся, потому что две пары рук крепко стиснули ему плечи.
Не раздумывая, он ударил кого-то ногой, вывернувшись, отскочил назад. Но в этот момент кто-то третий толкнул его в спину с такой силой, что Реммер оступился, крикнул и полетел со скалы вниз туда, где далеко в темноте шумела и пенилась невидимая вода.
– Кто-то следил за нами, – задыхаясь, через несколько минут говорил Штольц. – Я заметил в темноте двигающийся циферблат светящихся часов.

Через двое суток оборванный, голодный Реммер вернулся к Золотому камню. Его винтовка утонула в реке, сумка с провизией осталась у дяди Ивана.
Оглушённый падением и отнесённый потоком, Реммер с большим трудом выбрался на берег уже далеко от места схватки. Только к полудню следующего дня добрался он до того места, где оставил дядю Ивана, но напрасно он кричал, напрасно искал – дядя Иван исчез.
Бешеная злоба охватила тогда Реммера. В таком виде, без оружия, без запасов, он чувствовал себя бессильным, ибо нечего было и думать двигаться дальше.
Подходя к дому, он был удивлён тем, что ставни его квартиры наглухо заперты. Вошёл в сени, вынул ключ, отворил дверь и очутился в полутёмной комнате. Тогда он распахнул окна. В комнате был беспорядок, на полу валялась разорванная бумага, в одном углу стояли полураскрытые чемоданы. «Эге, – подумал он, – значит, Вера приехала». Посмотрел в другой угол – винтовки и патронажа Баратова не было.
«В чём дело, – подумал Реммер, – куда они пропали?»
Он прошёл ещё несколько раз по комнатам и поднял простой холщовый мешок дяди Ивана. Тогда он понял всё. Ясно, что струсивший дядя Иван рассказал об его исчезновении, а затем они все втроём бросились вдогонку за экспедицией.
От этой мысли вся усталость слетела с Реммера. Винтовки у него больше не было, но из ящика письменного стола он вытащил большой маузер и две нераскупоренные пачки патронов. Взял мешок дяди Ивана и с поспешностью, неестественной даже для него, начал набрасывать туда всё съестное, что попадалось под руку. В кладовой он нашёл пол-окорока, тонкую колбасу и четыре банки консервированного молока. В шкафу лежал сухой хлеб. Всё это он быстро увязал, потом сел за стол и стал писать записку на тот случай, если бы, не найдя его, друзья вернулись обратно.
Перо со скрипом быстро бегало по бумаге. Наступили сумерки. Реммер написал, запечатал, хотел встать, но взгляд его упал на зеркало, и в нём он ясно увидел отражение чьего-то лица, внимательно наблюдавшего за ним через окно позади. Сохраняя полное спокойствие, Реммер встал, не оборачиваясь, но лицо из зеркала исчезло. Тогда, опасаясь какого-нибудь подвоха или засады, Реммер зашёл в другую комнату, распахнул окно, прямо выходящее в лес, выбросил сумку и маузер с тем, чтобы самому незаметно исчезнуть тем же путём.
Реммер не был трусом, но он чувствовал, что кто-то за ним наблюдает. А сейчас ему нельзя было терять ни минуты, ибо Вера была где то там, где Штольц, где Запольский, и могущая быть между ними встреча не предвещала бы ничего хорошего.
Но… в дверь вдруг раздался громкий и властный стук. Реммер ничего не понимал. Так, стучать соглядатаи Штольца не могли. Стук повторился.
Реммер подошёл и откинул крючок двери. Вошли двое.
– В чём дело и кто вы? – спросил он.
Вместо ответа, один из пришедших повернул выключатель и положил на стол бумагу. В ней говорилось, что предъявителям сего предписывается арестовать обвиняемого по статье такой-то журналиста Виктора Реммера и направить его под конвоем в Пермь.
Реммер пошатнулся. Этого он уж никак не мог ожидать. Это была, очевидно, какая-нибудь тонкая, хитро проведённая «шутка» Штольца.
– Здесь какое-то недоразумение… Может быть, мы сможем его здесь выяснить?
– Нет, – вежливо, но твёрдо ответили ему, – недоразумения нет, и нам точно приказано отправить вас в Пермь.
– Но что это за статья? – спросил он, ничего не понимая.
– Убийство, – холодно ответил ему агент.
Крик удивления и негодования сорвался с губ Реммера. Он понял, что объяснять тут нечего. Он знал теперь, наверное, что это проделки Штольца. Ещё знал, что сейчас он не должен быть арестован, потому что его дело было в самом разгаре, потому что Вере могла грозить опасность, потому что он знал, что никакого убийства нет, и потому что где-то там уже разыскивали и, может быть, нашли уже загадочную пещеру.
«Буду потом отвечать за всё. Объясню всё потом», – мелькнула мысль в его голове. И рассчитав всё до мелочи, он пружиной напряг ноги, выпрямился и отскочил в соседнюю комнату. И почти одновременно послышались два звука: лязг защёлкнувшегося американского замка и треск выстрела.
Револьверная пуля прожгла доску двери, разбила циферблат стоявшего на этажерке будильника, но Реммер был уже за окном. Он схватил сумку и маузер и прыгнул в овраг. Не успел ещё добежать до первых деревьев, как сзади послышались крики и частая стрельба. Реммер махнул отчаянно головой и врезался в кусты.
Бежал долго-долго. И только, когда почувствовал, что дышать нечем, покачиваясь, пошёл шагом, потом сел на большой, заросший мхом камень.
Было тихо. Он провёл рукой по лбу – лоб был мокрый. Он посмотрел на ладонь, ладонь была красная. «Кровь, – подумал он, – но это пустяки…»
«Теперь я „уголовный“», – сообразил вдруг Реммер.
Мысль эта показалась настолько дикой, что он рассмеялся странным, горьким смехом. Потом опять сдвинул губы.
«А крепкою хваткой берёт Штольц, он опасней, чем я думал. Впрочем… – он ещё крепче стиснул губы, – впрочем, посмотрим…»
Нечего сказать! Лес да горы, горы да лес… Попробуй найти сразу Веру или наткнись на Штольца? Стоп, товарищ, река. Реку с бревном – вплавь, ручей – вброд, а ущелье?!
По карнизам с осыпающимися камнями, по звериным тропам и густым зарослям вперёд и вперёд пробирался Реммер.
Добрался до прежнего места, где ещё недавно он ночевал с Баратовым. Долго искал следы партии Штольца, долго прислушивался, не слыхать ли где стука или крика. Но молчал девственный хмурый лес.
Ночью он забрался на вершину дерева и далеко впереди в ущельях увидел отблески костра.
«Штольц или Вера?» – подумал он. И, спустившись, напролом через темноту пошёл вперёд.
А кругом свистели горные ветры, шумели гнущимися вершинами деревья да смешивались свисты с плесками разбивающейся о камни воды.
Ночь, темь, тени, кочки, клочья, камни и опять ночь. Стоп…
Остановился Реммер и прислушался. Где-то близко, совсем рядом разговаривали двое:
– Чёрт шею сломит…
– Ничего.
– Он будет доволен…
– Ясно.
– Их двое внизу, как раз где река выходит из горы.
– И баба…
– Баба не в счёт!
– В счёт, если у неё маузер.
Камни с шорохом вылетают из-под ног, ничего больше не видно, и ничего Реммеру больше не слышно. Костры были совсем рядом. Реммер не хотел рисковать, он взял влево и полез на крутую, но не особенно высокую скалу с тем, чтобы оттуда сверху наблюдать за Штольцем.
Добрался. И лёг. Огни и тени здесь были видны близко внизу, но разговоров не было слышно.
«Надо спуститься ниже», – подумал Реммер и, нащупав ногою камень, полез. Но чем ниже спускался он, тем круче становился спуск, и, наконец, опущенная нога его встретила под собой пустоту, он быстро отдёрнул её назад.
«Нельзя, надо вернуться».
Он сел верхом на уступ и решил передохнуть. Сидя, он почувствовал, что рядом на отвесной скале как будто бы кто-то шевелится меж камнями.
Он вынул маузер. Долго сидел, насторожившись, но шум больше не повторялся.
Потом по небу огромными кругами заиграли вдруг отблески северного сияния, и совершенно неожиданно стало совсем светло. Реммер залюбовался бы в другое время причудливою игрою красок, но на этот раз выругался по адресу сияния, потому что снизу его могли увидеть. Стал пробираться назад, но едва наступил ногою на высунувшийся из скалы камень, как тот сорвался и с грохотом, разбиваясь на мелкие куски, полетел вниз прямо в лагерь Штольца. Внизу зашевелились, кто-то посмотрел наверх, потом послышались крики.
«Пропал, – подумал Реммер. – Теперь без уступа выбраться нельзя, вниз же прыгнуть – значит, сломать голову или живьём попасть в руки Штольцу…»
Он прислонился к скале, взял в зубы нераспечатанную пачку патронов и с отчаянной решимостью взвёл курок с тем, чтобы отстреливаться до конца.
Человека на скале заметили снизу, но в него не стреляли, ибо, по-видимому, решили взять живьём. И Реммеру было видно, что кто-то, очевидно, Штольц, приложив к глазам бинокль, всматривался в его лицо.
«А, была не была!» – подумал Реммер и нажал курок. Горное эхо, прокатившись по ущельям, взбудоражило тишину. Снизу послышались проклятия.
«Всё равно пропадать!» – решил Реммер и нажал на курок второй раз. И в ту же минуту о камни рядом шлёпнулась выпущенная снизу ответная пуля.
Но не успел Реммер открыть настоящий огонь, как внезапно сверху посыпался мелкий щебень и рядом с ним повисла сброшенная кем-то верёвка.
«Наши!» – мелькнула в его голове мысль, и, ухватившись за канат, упираясь ногами во впадины, он быстро полез вверх. Пули шлёпались рядом, но потухающее сияние мешало стрелявшим взять верный прицел.
– Фёдор! – крикнул Реммер, хватаясь за край скалы и подтягиваясь на руках. – Фёдор, как вы вовремя…
Оборвался на полуслове, потому что по сторонам слышны были голоса кольцом охватывающих преследователей. Посмотрел ничего не понимающим взглядом и увидел: верёвка была крепким узлом привязана к стволу разбитого бурей дерева, и около неё никого из людей не было.
Было пусто…
Крики преследователей приближались. Реммер ещё раз окинул взглядом местность и быстро бросился вправо, вверх, с тем, чтобы скрыться в гуще разросшихся зарослей.
За ним гнались. Но это его не беспокоило особенно, потому что он имел выигрыш во времени. Он остановился и опять оглянулся, но тотчас же упал плашмя, потому что увидел, как справа ему перерезало путь несколько человек во главе со Штольцем.
Нужно было во что бы то ни стало добраться до кустов, но теперь это можно было сделать, выбрав только путь напрямик, через крутые изломанные уступы скал.
Выбора не было. Он вскочил и, перескакивая с камня на камень, цепляясь за корни колючей травы, полез вверх. Через несколько минут его заметили и открыли бешеную стрельбу. Реммер был весь на виду и представлял собою превосходную мишень. Он чувствовал, что вот-вот одна из пуль срежет его, и потому напрягал все усилия, чтобы как можно скорей выбраться наверх.
Оставалось не больше двух саженей. Но эти две сажени можно было пройти только ползком, медленно: было слишком ровно и круто.
Обстреливаемый со всех сторон, он пополз, изгибаясь как ящерица. Добрался, ухватился за острый, врезавшийся в руки камень. Одним прыжком вскочил на ноги, и в ту же секунду метко пущенная Штольцем пуля рванула ему бедро.
Он покачнулся, едва-едва не полетел обратно, но, сделав усилие, шагнул вперёд и бросился в чащу леса.
Сгоряча боли не чувствовал и бежал сначала быстро, но потом силы вдруг разом оставили его; он зашатался и лёг на мох у корней корявого, сваленного ветром дерева.
– Эге-ге! – близко послышался крик Штольца. – Даёшь сюда, он здесь где-то!..
– Эгей, – послышалось в ответ слева. – Он далеко не уйдёт, он ранен.
«Надо забраться поглубже в чащу… – подумал Реммер. – Надо бежать…»
Стиснув зубы, он встал, сделал несколько шагов и тотчас же почувствовал, что ни бежать, ни идти он не может.
Хватаясь за ветви, он с трудом продвинулся ещё немного.
«Надо лечь, – опять мелькнула мысль, – надо лечь за камень и крепче держать маузер».
В глазах его сразу вдруг потемнело, и он не видел уже больше, куда идёт. Потом он слегка вскрикнул, потому что земля под его ногами куда-то исчезла, и сам он скатился в какую-то тёмную глубокую яму.
Но куда попал, разобрать он не мог, потому что от потери крови и от нечеловеческой усталости он потерял сознание.

Дядя Иван, не дождавшись Реммера, испугался порядком. С рассветом он вылез из своего убежища и стал обшаривать соседние кусты. Но там никого уже не было. Экспедиция Штольца снялась ещё до рассвета, а Реммер так и пропал без вести.
«Как бы чего плохого не случилось, – подумал дядя Иван. – И куда это он делся-то?»
Он постоял в нерешительности, потом завопил во всю глотку:
– Го-о-о…
Раскатившееся по горам эхо удесятерило силу его голоса, и дядя Иван перепугался ещё больше, потому что его могли услышать ушедшие утром люди.
Так, прошатался он без толку до полудня, потом закусил колбасой и пошёл обратно сообщить о случившемся Баратову.
Вера была уже там. Она была страшно поражена тем, что Реммер не дождался её. Она приехала сообщить ему, что случайно от Запольского ей удалось узнать о том, что Виктор скоро будет арестован, ибо в руках у повесившегося чечёточника Кошкина была найдена маленькая звёздочка из уральского камня, принадлежавшая Реммеру. И в угрозыске бьло твёрдое подозрение, что чечёточник не повесился, а был повешен.
Ошеломлённый таким сообщением Баратов не знал в первую минуту, что и отвечать. Несмотря на несомненную ясность доказательства, он ужаснулся от мысли о нелепом и тяжёлом обвинении, предъявленном Реммеру.
– Но как к повешенному, на самом деле, могла попасть она? – недоумевая, спросил он.
– Ему всунул её кто-то и, очевидно, с целью запутать Виктора, – горячо ответила Вера. – Но кому это выгодно? Это может быть выгодно только Штольцу, или…
– Или?..
– Или хотя бы Запольскому. Он бывал у меня несколько раз, он мог украсть её и потом подделать всё.
Возвращение одного дяди Ивана ещё больше встревожило их.
– Может быть, они его убили? – побледнела от одной мысли Вера.
– Может, он ушёл один дальше, потому что не нашёл дяди Ивана?
Дядя Иван сознался, что, может, убили, а, может, и не нашёл, потому что действительно он вздремнул несколько часиков, а когда проснулся, то экспедиции Штольца уже не было.
– Вероятно, так оно и было, – решил Баратов. – Вероятно, Виктор подумал, что дядя Иван струсил да и утёк обратно, а потому, не желая упускать партию Штольца, отправился один.
– Зачем же утёк? – обиделся тогда дядя Иван. – Действительно, оно страшно, конечно, только как же это так утёк?! Раз сказал: буду дожидаться, значит, и ждал. Верно, только, что отполз я ещё назад немножко, чтобы, значит, подальше, а, кроме того, соснул… А как же так можно, чтобы утёк?..
Стали совещаться. Вера резко настаивала, чтобы сейчас же всем втроём пуститься вдогонку.
– Где же его там найдёшь? Это вам не квартира. Разве легко разыскивать человека… – начал было приводить доводы Баратов.
Но Вера ничего и слышать не хотела. Баратов и сам соображал, что одному Реммеру там может прийтись очень тяжело, но согласился, рассчитывая встретить партию Штольца или Реммера около того места, где выбивалась подземная речка и где они нашли умирающего.

Штольцу не везло. Помимо того, что он дважды упустил из рук следившего за ним Реммера, помимо всего этого, Штольц никак не мог отыскать вход в пещеру. Тщетно его люди целыми днями лазили по горам, обшаривали все закоулки. Гора так была изломана, так перепутана зарослями и пересыпана глыбами, что разыскать было почти невозможно.
– Сволочи вы! – раздражённо говорил он несколько раз одному из своих спутников, тому, которого встретил Реммер за войлочными тюками парохода. – И как это вы не могли вырвать всю бумагу? Самое нужное место, а его на плане нет.
– Чёрт его знает! Остался у него в руке какой-то клочок, мы думаем: ну и плевать, бумага большая, а тут гляди-ка, что вышло. Главное, когда бы у нас одно дело, а тут ещё хреновинку какую-то в руки ему сунуть приказано. И так уж повесили его, сунули, а она выпадает, так Васька, должно, минуты три мёртвый кулак в руке держал, чтобы не разжимался…
Наконец, решили, что в пещеру придётся пробраться, взорвав вход выбивающейся из скалы речки.
В эту-то ночь Штольцу и донесли двое из его людей, что как раз возле места предполагающихся работ они видели двух вооружённых мужчин и одну женщину.
«Ещё новое, – подумал Штольц, – этого только не хватало. Кого там ещё чёрт принёс?»

Сколько времени находился Реммер в бессознательном состоянии, сказать бы он не смог. Было темно. Он полез в карман и достал электрический фонарик.
Узкая белая полоска сильного света прорезала темноту. Реммер лежал около стены. До другой стены и до потолка света фонаря не хватило, и потому он не мог определить, как велика пещера, в которую он попал. Он сел. Бедро ныло, во всём теле чувствовалась сильная слабость. Реммер потёр рукой виски и начал припоминать всё по порядку. Он никак не мог себе представить, каким образом он попал так далеко вглубь пещеры, ибо выходного отверстия вблизи не было видно. Он помнил, что за ним гнались, что он провалился в яму.
«Странно, – подумал он, – очевидно, я уже в бессознательном состоянии забрёл куда-то?»
Он прислушался. Справа в темноте, но, очевидно, ещё где-то далеко был слышен шум бьющейся о камни воды.
«Вот оно что, – подумал Реммер, – видно, что это и есть та самая пещера, которую так тщательно разыскивает Штольц?»
Он попробовал встать на ноги. После некоторых усилий это ему удалось. Он разорвал рубаху, достал из сумки йод и смазал им рану, потом перевязал лоскутами. Однако слабость его была очень сильна, и он почувствовал, что сделать сейчас хоть что-либо невозможно.
«Что делать? – подумал Реммер. – Выбраться отсюда без посторонней помощи я ни за что не смогу. Даже если Штольц не найдёт входа в пещеру, что, очень возможно, то всё равно, в конце концов, я сдохну с голода… Что теперь делать?»
И блестящая мысль осенила вдруг голову Реммера. Он вспомнил о судьбе своей первой фляги. Вспомнил и ночной разговор двух разведчиков Штольца о том, что двое мужчин и одна женщина находятся как раз на том месте. Конечно, это был Баратов с Верой и с дядей Иваном. Они, очевидно, остановились как раз там, где ночевали и где был найден тяжело раненный Штольцем один из его сообщников.
Реммер зажёг снова фонарь, достал бумагу, долго писал что-то и чертил рукою план. Потом открыл флягу, выпил из неё воду, засунул туда написанное и крепко завинтил крышку. Потом пополз туда, где билась и клокотала подземная вода.

Штольц, не разыскав Реммера, захватил с собой всю партию людей и перебросился к тому месту, где река выбивалась из горы.
Скала была крутая, и после тщательного осмотра люди принялись сверлить буравами крепкий камень, приготовляя гнёзда для динамитных патронов.
Несколько человек по приказанию Штольца отправились разыскивать замеченных перед этим днём людей, о которых доносили Штольцу его разведчики.
Но поиски не увенчались успехом, и в окрестностях, прилегавших к участку начатых работ, никого не было обнаружено.
Работа продвигалась туго.
– Чёрт его знает, – говорили инженеры, – может быть, скала здесь толщиной в несколько сажен, долго тогда придётся с ней повозиться…
Штольц стоял на берегу и думал, а думать было ему о чём. во-первых, Реммер всё-таки ускользнул, во-вторых, какие-то люди, очевидно, следили за ним, в третьих, вход в пещеру так и не был найден.
Вдруг один из работавших издал крик удивления, бросился к кустам, достал большую сухую палку и начал что-то вылавливать из водоворота. Около него столпилось несколько человек, наконец, он зацепил тёмный предмет и вытащил.
Штольц даже побледнел от изумления: это опять была фляга.
– Что за проклятая гора! – крикнул он. – Ещё там внутри её посудные мастерские, что ли, находятся?!
Он быстро раскупорил её, надеясь найти там опять горячее какао или что-нибудь в этом роде, но какао там не было, а была тщательно свёрнутая бумага.
Развернув её, Штольц прочёл, и выражение сильной радости блеснуло на его лице.
«Ага, голубчик, вот ты когда нам попался, – подумал он. – Теперь и взрывать не надо, а я то думал, что он сквозь землю провалился, что ли…»
– Ага, – пробормотал он опять через некоторое время, – так это Вера и Баратов тут около шныряют!..
Он приказал окончить работу. И, захватив с собой ничего не понимающих и изумлённых товарищей, быстро отправился назад.

В это время Реммер ползал по пещере и ждал. Он не был уверен в том, что брошенная им в поток фляга тотчас же попадёт к Вере, но, кроме того, как ждать и надеяться, ему ничего не оставалось делать.
Так, прошёл день. Несколько раз ему казалось, что кто-то идёт, что чей-то голос слышится невдалеке. Несколько раз он кричал с тем, чтобы его услышали, но никого не было.
Наконец, совсем отчаявшись дождаться кого-либо, он заснул тяжёлым крепким сном.
Проснулся он оттого, что сильный свет бил ему прямо в глаза. Он защурился, привстал и крикнул радостно:
– Фёдор, наконец-то вы!
Но в ответ послышался громкий и злобный смех.
Перед ним был Штольц.

Штольц не хотел вовсе убивать сразу Реммера.
Предполагая, что Реммеру уже давно известны все запутанные извилины пещеры, он хотел допытаться, чтобы Реммер точнее рассказал ему всё, что ему известно. Кроме того, Реммер был ранен и опасности никакой не представлял. Просто-напросто ему связали руки и оставили лежать в то время, когда все пришедшие разбрелись по запутанным лабиринтам, отыскивали что-то в воде подземного потока, доставали пригоршнями песок и радостными криками выражали своё удовольствие по поводу результатов этого осмотра.
– Это удивительно, – говорил восхищённо Штольц, – золото заметно прямо на глаз. И отчего бы это такой большой процент?..
– Почва богатая, – объяснил кто-то. – А кроме того, поток быстрый, тянет за собой массу песка. Здесь, когда вода падает с обрыва, песок взбаламучивается и, как более лёгкий, уносится прочь, а золото крупинками оседает на дно.
Прошло не меньше двух часов, прежде чем все вернулись опять к тому месту, где лежал связанный Реммер. Было решено оставить около него одного человека на всякий случай, а всем остальным выбраться наверх с тем, чтобы захватить оттуда провиант, инструменты и снова спуститься сюда производить дальнейшие разведки. Штольц торжествовал: всё удавалось как нельзя лучше. Пещера была найдена, золото было найдено, и Реммер был у него в руках.
Прошло ещё несколько часов. Реммер лежал, полуоткрыв глаза, и молчал. Возле него сидел часовой и тоже молчал.
Но сидеть часовому надоело, он попробовал, крепко ли связаны руки и ноги Реммера, и, убедившись в том, что все на своём месте, встал, зажёг фонарик и пошёл бродить по узким и тёмным коридорам.
Вдруг послышался лёгкий сдавленный крик, потом какое-то хрипение. Потом стало всё тихо-тихо…
«Вероятно, у меня начинаются галлюцинации!» – сообразил Реммер. Потому что ему показалось, что из глубины коридоров послышался тихий, странный смех.
Он прождал ещё час, но часовой не возвращался. Наконец, опять послышались шаги, но уже много.
«Штольц, – подумал Реммер. – Но… странно, почему это совсем не с той стороны идут?»
Он не стал больше задумываться над чем-либо, а закрыл глаза и притворился спящим.
Голоса приближались. И помимо своей воли, Реммер поднял вдруг голову.
«Что я, брежу, что ли?.. Нет, конечно… Конечно, это они… Они получили моё письмо через флягу и идут…»
Он приподнялся на локте и крикнул, и тотчас же в ответ послышались радостные отклики. И Реммер теперь ясно узнал уже, что это Баратов, Вера и дядя Иван спешат к нему на помощь.
Первые десять минут перекидывались отрывочными фразами, расспрашивая друг о друге.
– Вы получили, значит, моё письмо? – спросил Реммер.
– Получили, – ответила Вера, – но кто ещё с тобой? Я сразу поняла, что ты сам писать не можешь, и потом… почему он не повидал нас лично?
– Кто он? – спросил, ничего не понимая, Реммер.
– Тот, с кем ты пересылал.
– Я положил в флягу, – начал было Реммер, но замолчал и стал прислушиваться.
– Он, должно быть, не в полной памяти, – шепнул Вере Баратов. – Тише…
Вдали опять послышались шаги.
– Это Штольц, – предупредил Реммер. – Их много, человек двенадцать, надо бежать.
– Ты можешь идти?
– Могу, но мне нужно за кого-нибудь держаться.
Однако Реммер быстро идти не мог, между тем позади послышался шум, и рассерженно — недоумевающий голос Штольца кричал:
– Что за дьявол, его опять нет! Он опять куда-то исчез. Где караульщик?
Блеснул свет от большого электрического фонаря, похожего на прожектор, и нащупываемые яркой полосой света беглецы упали за камень.
– Придётся отстреливаться, – шепнул Вере Баратов.
И, примостившись за камнем, они положили удобней винтовки.
Подпустив к себе на близкое расстояние всю партию, Баратов, Вера и дядя Иван дали внезапный залп по преследователям.
Огорошенные такой неожиданной встречей, те с криком бросились обратно и попрятались за камнями и за уступами.
Штольц ничего не понимал. Штольц был взбешён. Но луч прожектора, впившись в угол, объяснил ему всё.
– Их только четверо! – крикнул он. – Кроме того, из них один раненый, а другая женщина.
В это время из глубины пещеры подошла другая партия людей Штольца, тащившая за собой инструменты. И через минуту бешеная стрельба взбудоражила многовековой покой тёмных сводов. Выстрелы блестели, как молнии. На секунду блестящие сланцевые своды рассыпались миллионами отблесков, потом становилось опять темно.
– Плохо, – сказал Баратов. – Плохо, Вера. Они возьмут сейчас нас живьём. Мы расстреляем все патроны, и тогда наступит конец.
– Надо стрелять меньше. Мы пройдём тем входом, откуда мы вошли, – ответили Вера.
– С ним не пройдёшь, там круто больно, – шёпотом добавил дядя Иван и с внезапно набравшейся вдруг откуда-то храбростью бабахнул из своего допотопного ружья.
– Бегите, – сказал, расслышав последние слова, Реммер. – Бегите одни, зачем из-за меня всем пропадать.
Но Вера категорически запротестовала, запротестовал Баратов, и даже робкий обыкновенно дядя Иван и тот сказал:
– Да нет уж, когда такое дело, так пропадать всем вместе.
Нападающие, умолкшие было на несколько минут, открыли вдруг бешеный огонь. Прожектор потух, и все четверо побледнели, потому что поняли, что сейчас вся масса кинется в темноте вперёд.
Но вдруг случилось что-то совершенно неожиданное, непонятное ни той, ни другой стороне. Высоко на стене засверкал какой-то огонёк, и тусклый свет обрисовал контуры огромного отверстия. Над головами у обороняющихся своды пещеры дрогнули от могучего загрохотавшего взрыва, и в самой гуще нападающих сверкнуло огромное пламя, точно там разорвался тяжёлый артиллерийский снаряд.
Все были так ошеломлены случившимся, что оцепенели в первую минуту. Потом оставшиеся в живых люди из партии Штольца с воем бросились назад к выходу.
Долго ещё металось эхо по закоулкам таинственной пещеры, долго осыпались камни со стен, наконец, что-то затрещало, заохало, и тяжёлый пласт земли наглухо закрыл вход.
– Никого нет, все ушли, – сказала Вера, и голос её был до странности спокоен и безучастен ко всему.
– Тише, кто-то есть, – сжимая ей руку, ответил Баратов.
Невдалеке послышался голос Штольца, он звал кого-то из инженеров и отчаянно ругался.
– Штольц ещё цел, слышишь? – сказал Баратов. – До тех пор, пока он цел, мы не можем быть спокойны. Он не знает, вероятно, что мы ещё тут, и у него нет теперь прожектора. Надо подобраться к нему в темноте и захватить его. Я это сделаю.
Он взял у Веры маузер, оставил свою винтовку и пополз. Он полз недолго, потому что услышал рядом какие-то голоса. Вдруг за поворотом он увидел дымный свет от факела, потом с силой отброшенный факел полетел в сторону. Ему слышно было, как, схватившись, отчаянно боролись двое. Потом борьба прекратилась, и стало тихо. Подождав немного, Баратов пополз дальше. Потом встал. И не выпуская из руки маузера, ощупывая левой рукой стену, пошёл вперёд. Но идти ему пришлось недолго. Нога его наткнулась на что-то мягкое, он пощупал – внизу лежал человек. Тогда он зажёг фонарик, навёл его на лицо лежащего и отступил в ужасе.
Перед ним лежал Штольц. Лицо его посинело, глаза выкатились, а на шее виднелись следы чьих-то сильных пальцев. Он был задушен.
Вернувшись, Баратов рассказал обо всём товарищам.
– Тут кто-то да есть. Теперь это ясно. Я и раньше подозревал. Помнишь, Виктор, когда мы с тобой слыхали кавалерийский сигнал. Скажи… Но я не понимаю, ты с кем передавал записку.
– Ни с кем, – упрямо повторил Реммер. – Я запечатал её в флягу и бросил в воду.
– Нет, – покачивая головой, вставя своё слово, сказал Иван. – Нет, эдакой записки мы не получали, а только иду это я, значит, ночью вдруг слышу, за мной кто-то хрустит. Ясное дело, я испугался и припустил. А кто-то как сиганёт за мной. «Чего, – говорит, – дурак, бежишь, передавай вот эту записку, да пусть скорей приходят». Ну, я, конечно, и опомниться не успел, и человека мне из-за темноты не видно, а он шасть – и нет его. Гляжу, а у меня в руке записка лежит.
– Не знаю, – усталым голосом ответил Реммер, – не знаю, я и сам ничего не понимаю, откуда взялась верёвка, по которой я дополз, как я очутился в середине пещеры…
Он недоговорил.
И все разом насторожились и подняли вверх головы. Вверху в стене опять мелькнул огонь, показалось пламя дымного факела, высунулась чья-то рука, и потом длинная верёвочная лестница спустилась вниз. Поражённые всем этим четверо друзей молчали.
Факел исчез; рука скрылась, и снова наступила тишина.
– Слушай, как бурлит вода. Что это с потоком делается?
Действительно, рядом происходило что-то странное, должно быть, обвалившийся от взрыва обломок скалы завалил наглухо выход подземной речки, и вода стихийно, с шумом начала заливать пещеру.
– Опять кто-то! – крикнул Реммер. – Надо скорей наверх, иначе мы утонем.
Баратов бросился к верёвочной лестнице и первым полез вверх, не задумываясь над тем, к кому и куда он попадёт. Добрался, потом за ним Вера; потом внизу дядя Иван обмотал верёвкой Реммера, его подняли, потом сбросили лестницу дяде Ивану, и он забрался тоже.
Батарейки электрического фонаря ослабли, но они зажгли пару просмоленных головёшек, валявшихся на полу, и осторожно пошли вперёд.
Прошли несколько саженей узким коридором, завернули и остановились.
Перед ними был высокий грот, посреди горел костёр, и, приткнувшись в каменные щели стен, дымно чадили два факела.
И при тусклом освещении друзья увидели стены, увешанные винтовками, шашками и пулемётными лентами, ветхое красное знамя с жёлтыми буквами и посреди грота старое ржавое орудие.
А слева на лежанке из сухих листьев лежал, откинув голову, заросший волосами седой старый человек.
Подошли к нему. Он посмотрел на них тусклым, умирающим взглядом, и только теперь они заметили, что кровь широко разлилась по его груди, по листве и по камням.
Вера отвернула рубашку и вскрикнула. Каким-то огромным осколком у лежащего был вырван кусок с правой стороны груди.
– Смотри, это вот чем, – проговорил Баратов, поднимая металлический осколок. – Это кусок от замка орудия, оно разорвалось при выстреле. Это он выстрелил из трёхдюймовки, но она уже старая и ржавая.
Кровавой пеной покрылись седые усы умирающего, он посмотрел на них безумными, ничего не воспринимающими глазами, потом как бы искорка просвета мелькнула по его зрачкам, и он произнёс тихо:
– Товарищи?
– Да, да, товарищи, – успокаивая его, ответила Вера.
Слабая счастливая улыбка показалась на его губах.
– Товарищи… – повторил он. – Я тоже… Тоже товарищ…
Он закинул голову назад, впал в полузабытье, потом рассмеялся, закашлялся и потянул руку влево, но обессиленная рука упала. И все увидели, что он тянулся к медному кавалерийскому сигнальному рожку.
Баратов поднял рожок, на нём был красный лоскут, на котором с трудом ещё можно было разобрать вышитые слова: «Смерть бандам генерала Гайды».

Под подушкой умирающего полусумасшедшего человека нашли толстую исписанную тетрадь. На первой странице её была нарисована кривобокая пятиконечная звезда [2], а дальше выведено: «Дневник славного партизана Семёна Егорова обо всём, что и как было».
Долго в эту ночь при тусклом свете факелов и костра разбирали товарищи корявые строчки, и в эту ночь тайна горы была разгадана.

В  далёком 1919  году бродили по северу отряды генерала Гайды, того самого, над которым вечное проклятие всех трудящихся Урала. Хотя он и сдох давно, но чёрная память о нём у стариков и до сих пор жива. В 1919 огневом году оторвался от главных сил отряд под командой товарища Чугунова, и, очутившись в дебрях глухих лесов, поклялся Чугунов, а также и все революционные бойцы в ненависти к генералу Гайде и прочим контрреволюционерам и решили бить нещадно партизанским способом всех белогвардейцев и дожидаться, пока будет Советская власть либо самим конец не придёт. И на том порешивши, начали рыть землянки в лесу партизаны, чтобы можно было где после боёв, а также от холода и дождя головы приткнуть. А в это время готовилась уже им контрреволюционная измена со стороны адъютанта товарища Кречета, который впоследствии оказался не только не товарищем, а просто наёмным агентом, к тому же и бывшим офицером.
И вот однажды вызвался этот адъютант, которому от всех было доверие, выехать за сорок вёрст в деревню к мужикам, чтобы наладить там с ними связь как в смысле доставки продуктов, так и в смысле разведки и всего прочего. А я в ту пору был славным революционным сигналистом при отряде и подавал сигналы: «зорю», в поход, а также и все прочие, которые по уставу положены. И сказал мне адъютант Кречет: «Ты поедешь со мной тоже». И оседлал тогда я своего коня под названием «Колчак», и дунул я «Колчака» нагайкой, и понеслись мы вместе для означенной цели.
А при приезде в деревню вижу я, что там солдаты стоят, и говорю об этом адъютанту, но он сказал: «Это ничего, мы проберёмся внутрь к ним, потому что я знаю ихний пропуск». И, восхищённый таким геройским поступком, согласился я с ним на это дело тоже то есть пропуск он сказал, и мы поехали. И приехали мы с ним прямо в белогвардейский штаб, и взошёл он спокойно на крыльцо, поздоровался за руку с золотопогонньми офицерами, а также сказал мне рассмеявшись: «Ты не будь дураком и понимай, что к чему делается. Останешься здесь при мне на службе, и будет тебе за это награда и унтер-офицерское отличие».
На это я вознегодовал коренным образом и сказал ему: «Это есть подлая измена интересам трудящихся, и на этакое дело я вовсе не согласен». Причём тут же хотел его кончить. Тогда вместо этого связали мне руки и били нагайками нещадно, в том числе и он сам больше всех. А потом сказали: «Будет тебе за этакие слова расстрел». И бросили в чулан. А в чулане я лежу и слышу, как разговаривают они промеж себя и спешно под окнами отряд собирается, чтобы сделать, значит, нападение на то место, где стоит наш беспечный партизанский отряд. И услыхав такое дело, выломал я собственными руками доску из-под пола, пробрался под полом под крыльцо, а из-под крыльца убежал ночью и бежал все сорок вёрст без передышки, весь изорвавшись в кровь об ночные сучья, но всё же прибежал вперёд и, взявши в руки свой неизменный сигнальный рожок, затрубил тревогу. И когда понеслись со всех сторон партизаны, спросил меня сердито товарищ Чугунов: «В чём дело, сигналист, и по какому поводу подаёшь ты сигнал тревогу?», то ответил я ему на это: «Измена».
И только мы собрались, как со всех сторон обложили нас белогвардейские банды. И стали мы с боем отступать и так отступали три дня и три ночи, и всё с боем, пока, наконец, не забрались оставшиеся из нас двенадцати человек живых при одном орудии в такую чащу, что бросили нас преследовать белые.
И стали промеж собой говорить тогда бойцы: «Жить нам тут без провианта нельзя, а потому надо нам поодиночке пробираться к людям. А лошади у нас из-под орудий сдохли, и мясо их разрезали на куски и поделили между собой, а потом распрощались друг с другом, и пошёл каждый в свою сторону». И только я один по причине ранения в ноге остался и сказал, что подожду идти либо день, либо два, пока не заживёт. А на второй день встретился я с заблудившим белобандитом, и саданул он пулей мне в бок, на что я, не растерявшись, ответил ему тем же. И когда повалились мы оба, то посмотрели друг на друга и решили, что теперь квиты. И так мы с этим белобандитом провалялись на земле неделю, питаясь кониной и сухарями из его мешка, а после чего, выздоровевши, наткнулись нечаянно на дикую пещеру, в которую и перешли жить ввиду наступивших холодов. И однажды он, обследуя эту пещеру, открыл в ней реку с золотоносным песком и когда я был в сонном состоянии, ударил меня в голову тяжёлым поленом и с тех пор куда-то скрылся.
Имя ему было Сергей, по фамилии Кошкин, а какой губернии и уезда, не знаю.

– Теперь всё понятно, – сказал Баратов, прочитав эти записки. – От удара он, очевидно, сошёл с ума и с тех пор остался жить здесь.
– Не всё, – перебила его Вера, – почему он назвал нас товарищами, а Штольца задушил?
При упоминании этой фамилии умирающий вздрогнул, поднял голову и сказал хриплым, надломленным голосом:
– Задушил… задушил… за нагайки, за измену и за всё…
– Он узнал его. Ясно, что у Штольца фамилия была ненастоящая, – шёпотом добавила Вера и, посмотрев на Реммера, сказала: – Теперь ты знаешь всё… Больше даже чем нужно.
– Да, – ответил Реммер, – больше даже чем нужно, и про Штольца и про проделки концессионеров, про всё… Теперь, когда мы вернёмся… буря будет не маленькая…
– Всю эту банду с мистером Пфуллем выметут прочь к себе. Они сорвались на этот раз.

Старый партизан умер, когда рассвело. Умер, крепко прижимая к груди сигнальный рожок, один из тех, которые давно-давно когда-то протрубили смерть и генералу Гайде и всем прочим генералам белых банд.
И только теперь, днём, товарищи увидели настоящий широкий выход из пещеры, обращённый в сторону, совершенно противоположную той, с которой его искали.
А лучи, широким потоком ворвавшись в проход, ласково падали на седую голову умершего человека и перебегали светлыми пятнами по старому, пыльному знамени, много лет стоявшему над изголовьем старого красноармейца.

1926-1927

При публикации повести в газете «Звезда» А. Гайдар указал другой год: 1937. Но «перенести» события в будущее, кроме некоторых деталей, ему тогда не удалось.

Описание тетради партизана удивительно напоминает внешний вид тетрадей самого Гайдара двадцатых годов.

В облике старого красноармейца отразились черты реального героя Гражданской войны в Сибири партизана Фёдора Гуляева, прозванного «красным Сусаниным». Как раз в те дни, когда Гайдар заканчивал повесть «Тайна горы», Гуляев гостил в Перми. Одет он был в старую будённовскую форму, выступал в клубах, встречался с пионерами. Газета «Звезда» напечатала два портрета знаменитого партизана и очерк о нём (см.: Красный Сусанин – партизан Гуляев. – Звезда, 1926, 26 сентября).

Примечания

Впервые опубликовано: газета «Звезда» (Пермь), 1926, 8 30 сентября.
Текст воспроизводится по изданию: А.П. Гайдар Лесные братья: ранние повести. М., Правда, 1987. (Серия «Мир приключений»). с.171 211.
При жизни Гайдара приключенческая повесть «Тайна горы» печаталась также в первом сборнике путешествий и приключений «На суше и на море» (М. Л., 1927, с.7 34).
Другая публикация – в газете «Арзамасская правда» в 1969 году (1 апреля – 28 мая, с перерывами).