Пороша

Первая пороша, первая пороша — как белая июньская ночь! Всё невидимое делает видимым, всё тайное — явным.
Был лес тёмен и глух и вдруг посветлел и ожил. Никто незаметно не пробежит, никто невидимо не пройдёт. Каждый оставит след, сам о себе расскажет.
Рассказы, рассказы — нет им конца. Смешные и грустные, страшные и бесстрашные, длинные и короткие.
Вот короткий рассказ.
Выпал снег — вот-то перетрусили все первогодки! В жизни такого ещё не видели.
Первые ночь и день смирно сидели: а вдруг да что-то случится? Но ничего не случилось. Белое лежит и молчит.
Потрогали лапой — мягкое. Ткнули носом — не пахнет. Прикусили зубами — холодное. Не огрызается, не дерётся.
Обрадовался заяц-беляк: «Теперь меня, белого, на белом никто не увидит». Сорока запрыгала, задрав хвост. Лисёнок шагнул.
Начались и потянулись лесные рассказы.
Диковинный мне повстречался след: крестик и скобочки, крестик и скобочки. Сразу и не прочтёшь.
Всё короче прыжки, всё глубже скобочки по бокам. Немного прошёл — и конец: лежит на снегу певчий дрозд. Жалкий комочек встопорщенных перьев. Ножка отбита, вывернуто крыло. Видно, охотник осенью его подстрелил. С дрозда проку нет: подержал, да и бросил.
Жил дрозд калекой, еду на земле находил. На ножке скакал, на крылышки опирался. Как инвалид на костылях. Перебивался с брусники на клюкву, пока снег её не укрыл.
Тогда совсем отощал: упирается в ладонь грудная косточка. От голода и околел.
Жаль, не просвистит он весной своих песен, а до чего ж они хороши!
Пороша, пороша: кому диковина, кому белая книга, кому спасенье и радость, а кому и конец.