Солдатские рассказы
Катюша
Иногда у нас в траншеях играл патефон. И вся рота слушала музыку благодаря усилителю. И даже немцам кое-что доносилось из наших мелодий.
Мы особенно любили песню Выходила на берег Катюша.
И немцам нравилась эта пластинка. Они всякий раз аплодировали. И даже иной раз подпевали своими сиплыми голосами.
И вот однажды слышим голос по немецкому репродуктору:
Эй, русс, поставьте Катюшу. Давно не ставили, скучаем…
Услышав это, мы стали смеяться. Принесли патефон. И поставили Катюшу.
Мы три раза ставили эту пластинку. Но немцам все было мало. Они хлопали в ладоши и кричали: Еще.
Мы поставили в четвертый раз. Но тут приходит один из наших бойцов и говорит:
А ведь вы, ребята, не дело делаете. Вы этим создаете благодушное настроение у себя. И веселите этих мерзавцев, которые сжигают наши села и города, убивают и мучают наших братьев, жен и детей.
И тогда мы поняли нашу оплошность. Сняли к черту эту пластинку. И больше ее не ставили.
А через несколько дней прибыла на фронт наша уважаемая пушка под названием тоже Катюша. И уж она заставила немцев позабыть все другие мотивы.
Могила немецкого солдата
Наша славная артиллерия била по немцам без перерыва. Три дня била так, что у них земля горела.
На рассвете 4 сентября мы пошли в атаку. Прорвали немецкую оборону и продвинулись вглубь на шесть километров.
Между прочим всех удивило одно обстоятельство. Ни раненых, ни убитых мы здесь не нашли. Только за деревней красовалась одна могилка. Свеженькая, аккуратненькая могилка. Березовый крест. На кресте немецкая каска. И под ней надпись: Ганс Федр 1 сентября 1942 г..
Стали мы над артиллеристами подшучивать. Дескать, слабо стреляли, уважаемые. Мазали. Только лишь одного фрица на небеса отправили.
Артиллеристы говорят:
Мы и сами поражаемся почему у немцев нет потерь.
Между прочим командир той батареи, которая била по этим местам, лично обошел весь район, но кроме одной этой могилки он ничего не нашел.
И тогда он подошел к этой могиле, задумался и вдруг говорит:
Беру на себя ответственность. Приказываю разрыть эту могилу, чтоб посмотреть, что там такое.
Разрыли эту могилу. Видим под одним этим крестом навалено множество немецких трупов. Командир батареи говорит:
Оказывается, и в этих своих божественных делах немцы занимаются враньем. Они создают видимость отсутствия потерь. Так и запишем.
Чучело
Захватили мы в плен группу немецких солдат. Глядим что такое один среди них исключительно похож на Гитлера.
Такие же у него усики. Прическа на лоб спустилась. И такое же бессмысленное выражение лица.
Бойцы говорят:
Черт возьми, может, самого Гитлера словили. Вот будет исторический номер.
Повели пленных в штаб. Видим, и Гитлер идет своей мелкой походкой, не сопротивляется.
Командир полка тоже удивился, что перед ним стоит такой экземпляр. Спрашивает его:
Кто вы такой? Что за птица?
Тот говорит:
Да нет, я не Гитлер. Я ефрейтор шестого гренадерского полка.
Командир полка говорит:
А что, вы нарочно так загримировались, или это ваша природная наружность?
Похожий на Гитлера говорит:
Нет, сама природа не дает такого сходства. Я два года добивался этого. И добился того, что господа офицеры вздрагивали при виде меня. И сам начальник дивизии попятился и хотел побежать, когда меня встретил. Но ему разъяснили, что это я и зачем мне это нужно. Он сначала категорически запретил мне это сходство, но потом разрешил и только не велел мне на глаза показываться.
Командир полка спрашивает пленного ефрейтора:
А зачем вам понадобилось играть под Гитлера? Какая вам от этого польза?
Пленный говорит:
Польза огромная. Все солдаты боялись меня, как огня. Они страшились, когда я появлялся перед ними в своем историческом облике. И в силу этого они беспрекословно выполняли все мои приказания. Помимо того и господа офицеры считались со мной, мягко беседовали и награждали.
И что же, в каждом полку у вас имеется такое же чучело? спрашивает командир.
Похожий на Гитлера говорит:
О, если б в каждом полку имелось бы такое лицо германская армия окончательно была бы неуязвима, как стал неуязвим наш полк, когда я добился такого сходства.
Командир говорит пленному:
Где же к черту неуязвим ваш полк. Что вы чушь мелете. Ваш полк вдребезги разбит, и вы в плену с вашим сходством.
Похожий на Гитлера хотел еще о чем-то поговорить, но командир крикнул:
Уведите от меня это историческое чучело. Оно мне на нервы действует.
Мы увели похожего на Гитлера во двор. А там стояли другие пленные. Они стояли кучкой и о чем-то между собой беседовали.
Похожий на Гитлера закричал на них и велел им построиться. Но они не послушались его и засмеялись. А один из пленных подошел к ефрейтору, хлопнул его по затылку и сказал:
Капут тебе, Гитлер.
Похожий на Гитлера хотел рассердиться и даже сделал свирепое лицо. Но потом махнул рукой, стал у забора и принялся жевать хлеб, который он достал из своего кармана.
Узкое место
Стоим у моста и вдруг видим два красноармейца идут. Окликнули их. Спросили, что полагается. Они ответили. И мы отпустили их.
Но старший сержант Анисимов снова окликнул этих красноармейцев. И велел им показать документы.
Осмотрел их документы. Все оказалось в порядке. Отпустил их.
Отпустил и сам смотрит им вслед. Мы спрашиваем его:
В чем дело, товарищ Анисимов? Что заставляет вас проявлять такую высокую бдительность в отношении этих двух бойцов?
Анисимов говорит:
Понимаете, какая запятая. Ведь с пятнадцатого числа вся наша армия имеет зимнее обмундирование, а эти, глядите, идут, как цуцики, в летних шинелках и в сапогах.
Один из бойцов говорит:
Товарищ Анисимов, а может, это действительно немецкая агентура, закинутая в наш тыл?
Анисимов говорит:
В точности не могу вам ответить на этот вопрос, но знаю, что теплые вещи это самое узкое место у немцев.
И вот старший сержант Анисимов смотрит на этих двух удаляющихся красноармейцев и сам нервно барабанит пальцами по своему ремню. Потом говорит нам:
Конечно, для своих агентов немцы достали бы пару наших полушубков. Дело не в этом. А дело в том, что именно в этом вопросе они могли иметь недоглядку. И это позволяет мне сделать соответствующие выводы.
И сказав так, сержант Анисимов крикнул двум красноармейцам, которые удалились уже на двести шагов:
Остановись! Стой!
И вдруг мы видим, что эти два, кому крикнули, побежали.
И тогда мы одного ранили, а другого поймали. И все оказалось так, как подумал Анисимов.
В приказе по нашей части Анисимов получил благодарность за проявленную бдительность и смекалку.
Плохая земля
Ночью пошли в разведку. Я впереди, два бойца сзади.
Ночь светлая. Луна сияет. И тихо. Стрельбы нет. Вдруг, видим, впереди нас что-то мелькнуло. Видим фигура. Немец.
Легли за кусточком. Ждем. Видим, немец остановился. Стоит. Задумчиво смотрит вокруг себя. Потом снова идет, заложив руки за спину.
Удивились. Думаем: Если идешь в плен сдаваться, так иди побыстрей, без рук за спиной.
Велю бойцам его взять. Взяли. Видим, не хочет сдаваться. Борется. И даже оказывает отчаянное сопротивление, то есть кусается.
Пришлось, я извиняюсь, немного его ранить, чтоб он вел себя скромней, проще, не так агрессивно. Успокоился. Пошел культурней.
Приводим его в штаб. В штабе спрашивают: Куда шел, зачем, какие имел задания? Молчит.
Обыскали. Нашли документы. И среди них имелась; одна бумага от высшего немецкого командования, дескать, такой-то фельдфебель, награжденный железным крестом, является владельцем двух десятин земли. И видим, в бумаге указаны приблизительно те места, где расположены наши и немецкие траншеи и где поле, по которому шел этот немец. Конечно, в штабе хохот поднялся, смех. Командир полка говорит:
Что ж вы такие неудобные земли выбираете для своих владений?
Молчит. Не хочет отвечать. Командир полка спрашивает:
Значит вы просто шли и своим хозяйским оком осматривали ваше имение?
Не отвечает. После попросил папироску, закурил. Говорит:
У нас многие, которые отличились, получили дарственные земли среди восточных пространств.
В штабе снова хохот поднялся. Смех. Шутки. Спрашивают немца:
Когда же вы сподобились получить это дарственное поместье?
Еще, говорит, в сентябре 1941 года.
Командир полка говорит:
Время-то как быстро летит… Прошло два года, а вы еще и поместье свое не приняли.
Под общий смех и веселье спрашивают немца:
Ну, хоть понравилось ли оно вам?
Немец говорит:
Нет, не понравилось. Плохая земля. И деревня разбита.
Командир полка говорит:
Так вы бы поглядели землю, прежде чем ее брать. Еще в помещики лезете. А не предусмотрели такую мелочь. Взяли кота в мешке.
Немец сердито говорит:
Да как же я мог ее глядеть, если вы там были.
Командир полка говорит:
Так вы бы на парашюте спустились. Разве можно так беспечно свои коммерческие дела совершать. Вот и оболванили вас. Не то подсунули.
Тут немец понял, что над ним подшучивают. Замолчал. Командир полка говорит:
Нахальство гитлеровцев не поддается описанию. Советские земли они раздавали своей немчуре с надеждой, что они все завоюют… А ну-ка быстренько отведите скороспелого помещика в штаб дивизии. Тут его историческая миссия закончена.
Мы дали помещику вторую папироску. Он нервно закурил. И мы его увели.
Искушение
Позвал меня командир полка. Угостил папиросочкой. Говорит мне:
Разведчик ты неплохой. И сегодня я возлагаю на тебя превеликую надежду. Подползи ночью к немецкому дзоту и выясни, что это такое какова длина этого укрепления и есть ли там противотанковое орудие. Только делай разведку в полной тишине, чтоб немцы не узнали, что мы обнаружили их замаскированный дзот.
К рассвету я подполз под самые немецкие укрепления. Нарисовал на бумажке строение этого дзота. И уже имею намерение вернуться назад.
Уже ползу назад и вдруг слышу немецкие голоса. И легкий смех. И слышу, смех идет как раз из этого дзота.
Этот смех меня прямо рассердил. В такой момент, думаю, они смех допускают, беспечность.
Подполз к этому дзоту. Заглянул в амбразуру. Вижу четыре немца в карты играют.
Еще чего, думаю. Я тут ползу, затрудняюсь, а они в карты играют.
Хотел я кинуть в них гранату, но сдержался. Не стал кидать, поскольку велено соблюдать полную тишину.
Слежу за ихней игрой, соблюдая тишину. Во что же, думаю, они играют. Не в козла ли? Нет, вижу, не в козла.
Опять захотелось бросить в них гранату. Но снова удержал себя. Не допустил шума.
Вдруг, смотрю, еще один немец к столу подходит. То четыре сидело, то вдруг пятый идет.
Беру гранату и опять не бросаю ее.
Смотрю, у пятого в руках бутылка и три стаканчика.
Пожалуйста, думаю, наливайте, пейте… И значит опять не бросаю ее, гранату.
Выпили они по стаканчику и сидят, что болваны.
Мне-то, думаю, что сидите. Может быть, как-нибудь сами собой передохнете без моего участия.
Вот они сидят, а один из них стал зевать.
Ага, думаю, зевает. Спать хочет. Переутомился.
И чувствую, братцы мои, что этот зевок переполнил чашу моего терпения. Я взял три гранаты вместе и кинул их.
Тут все сразу к черту вверх полетело. И стол. И стаканчики. И немцы с картами.
И тогда со всех своих траншей немцы открыли безумный огонь.
Ползу назад и себя ругаю, зачем такой шум устроил.
Приполз к своим. Командир полка сердитый, скучный. Говорит мне:
Мне требовалась спокойная, тихая операция. А ты, гляди, какую трескотню произвел.
Извиняюсь, говорю, товарищ подполковник. Не сдержался. Не переборол искушения.
Командир полка говорит:
Главное, немцы теперь будут бдительны, и это усложнит нашу наступательную операцию.
Глубоко, говорю, извиняюсь, товарищ подполковник. Задача была не по силам.
Командир полка говорит:
Хотел представить тебя к награде, но теперь вместо награды отдам выговор в приказе. В другой раз в точности выполняй приказания начальника. И борись с искушениями, когда это требуется.
Стреляйте в меня
Вечером привезли ужин. И вместе с ужином привезли какой-то длинный сверток. Какую-то парусину.
Которые привезли смеются. Утром, говорят, увидите светопредставление. А пока просьба не трогать свертка тем интересней вам будет увидеть, что это такое.
Ночью врыли столбы перед самым бруствером. И натянули парусину между столбами.
Видим нарисован Гитлер в свою натуральную величину. И под Гитлером подпись крупными немецкими буквами: Стреляйте в меня.
Конечно, среди нас хохот поднялся, смех. Всем интересно узнать, как завтра утром поступят немцы. Положение у них создавалось щекотливое. С одной стороны, надо стрелять, чтоб убрать этот комический портрет. А с другой стороны как же стрелять в такую свою высокую особу. За это там у них по головке не погладят. И даже могут расстрелять за такую политически неверную стрельбу.
Вот дождались утра. Солнце осветило этот их уважаемый портрет. Слышим, в немецких траншеях шум поднялся, беготня, возгласы.
Видим некоторые немцы в бинокли глядят. Другие прямо на свой бруствер вскакивают. Машут руками. Кричат.
Пустили мы в них несколько мин. Затихли. И не стреляют. Боятся угодить в своего фюрера.
Наконец днем они повели наступление. Вылезли из своих траншей и пошли в атаку с заданием убрать этот портрет.
Мы подпустили их ближе и открыли убийственный огонь. А они лезут и лезут, даже удивительно глядеть.
Наш командир батальона говорит:
Они лезут потому, что не смеют ослушаться. А если ослушаются, то пулеметный огонь эсэсовцев поправит у них настроение.
Два часа шло наступление. После немцы видят несподручно лезть. Отошли.
Целый день красовался этот портрет. А потом, махнув на свои убеждения, гитлеровцы открыли по нем орудийный огонь и тем самым дословно выполнили надпись под портретом.
Учительница
Стоим в своих окопах. Наблюдаем за передним краем обороны противника.
Вдруг старший лейтенант говорит:
Ах, мерзавцы, ну что они делают.
Спрашиваем:
А в чем дело, товарищ старший лейтенант? Почему вы так восклицаете?
Старший лейтенант говорит:
Поглядите в бинокль, что происходит. У меня руки дрожат от негодования.
Смотрим в бинокль. Видим два фрица с автоматами гонят каких-то женщин. И гонят прямо к передним позициям.
И вдруг видим это наши советские женщины, крестьянки. Скромно одетые, в платочках. И только одна среди них, видим, в шляпке. Может быть, это учительница или пианистка, попавшая в лапы к этим мерзавцам. Один из бойцов говорит:
Удивляться не приходится. Сколько раз они уже прибегали к таким методам. И вот сегодня опять мы это наблюдаем.
Смотрим в бинокль. Видим отряд остановился. И женщины разбирают лопаты. Начинают копать окопы.
Тут же среди работающих ходят два фрица с автоматами. И понукают работающих.
Старший лейтенант говорит:
Они знают, что мы не будем стрелять в своих, да еще в женщин. И вот пользуются этим. Ведут оборонную работу среди бела дня.
Один из бойцов говорит:
Товарищ старший лейтенант, у меня прямо руки чешутся. Разрешите выстрелить хотя бы вот в того фрица с автоматом.
Старший лейтенант говорит:
Снайпер ты неплохой, но уж очень цель далекая тысяча пятьсот шагов. И я боюсь, как бы ты своей пулей не задел женщин.
Кто-то из бойцов говорит снайперу:
Как назло, около этого фрица работает учительница. Ну, если ты ее заденешь, я прямо не знаю, что с тобой сделаю.
Старший лейтенант говорит:
Конечно, жаль эту учительницу, но стрелять придется. Подобьем одного фрица, потом другого. И тогда женщины разбегутся. Вот как нам надо поступить.
Снайпер нацелился. Раздался выстрел. И вдруг мы к своему прискорбию видим учительница упала. Упала бедная учительница, и шляпка скатилась с ее головы.
Вдруг старший лейтенант, который глядел в бинокль, воскликнул:
Боже мой! Так ведь это же не учительница. Глядите это фриц. Вот и прическа ежиком. И усики на его лице.
Тут мы стали глядеть в бинокль. Действительно, видим, сплошь немцы. Самые настоящие фрицы, но только в юбках и в платках.
Тогда мы вызвали минометный огонь. И две мины упали прямо в толпу. И тут толпа побежала.
Видим бегут фрицы, теряя юбки и платки.
И видим прытче всех бежит пресловутая учительница, раненная в руку. Она падает, подымается и снова бежит, путаясь в своей юбке.
Наконец она сбрасывает с себя то, что ей мешает. И в суконных штанах и в высоких сапогах бежит дальше. И увидев все это, мы подняли такой частый и ураганный огонь, что даже сами удивились.
Мы задали им перцу и за их нахальство, и за обман, и за то, что они в другой раз и в самом деле гонят перед собой мирных жителей, когда идут в атаку.
Сеанс для немцев
Позади наших траншей натянули огромный экран. И объявили будут показывать немцам кино.
Некоторые из нас выразили сомнение, дескать, немцы сорвут сеанс откроют огонь и погубят нашу установку.
Которые натягивали экран, говорят:
А вы взгляните какой это экран. Это марля. Пускай немцы в нее стреляют с ней ничего не произойдет, и катастрофы не будет.
Когда еще больше стемнело, начали сеанс.
Сначала показали кинохронику. Немцы вели себя прилично не стреляли.
А когда начали вертеть комическую Как фриц корову украл немцы стали стрелять.
Только смотрим действительно, ничего не случается. Пульки проскакивают сквозь марлю, и сеанс продолжается.
Тогда немцы стали стрелять зажигательными пулями. Но и эти пули, видим, никакого вреда не приносят. Ну, кое-где вспыхнет экран и сразу гаснет. Марля.
Но когда стали вертеть карикатуры на их руководителей, тогда гитлеровцы открыли орудийный огонь.
Однако сеанс продолжался. И у всех у нас возникло одно желание довертеть ленту до конца, не дать немцам сорвать сеанс, чтоб не предоставить им морального перевеса.
И под грохот орудий это было выполнено с превышением, поскольку после ленты показали еще комическую обезьяну, похожую на Геббельса.
Уважили
Повели немцы наступление против нас. Шли они не особенно энергично. Припадали к земле. И мы сразу поняли, что они ведут всего лишь разведку.
В общем, они стали откатываться назад. Откатились. И на поле боя остались только убитые, некоторые раненые и те невредимые, которым уж очень не хотелось подниматься с земли под нашим губительным огнем.
И вот стоим у бойниц и наблюдаем за полем боя.
Вдруг видим, из одной воронки выскочил немецкий солдат. Он выскочил всего лишь на секунду. Помахал нам рукой. Показал для чего-то на свою ногу. И снова скрылся в воронке.
Сначала мы даже не поняли, что этому немцу нужно. Но вдруг видим, из воронки торчит его нога. Торчит его нога и немного покачивается, как бы говорит нам давайте, стреляйте сюда.
Среди нас смех поднялся. Поскольку уж очень откровенное желание у немца.
И вот торчит его нога из воронки, а мы смеемся и вместе с тем соображаем, как нам поступить уважить ли его просьбу или оставить ее без последствий. С одной стороны, как-то неохота выполнить его просьбу, оказать такую любезность этому арапу, пожелавшему выйти из войны. А с другой стороны, как будто полезно для дела все-таки еще один гитлеровец будет сброшен со счетов. Да и финансовый урон нанесем фашистской лавочке, поскольку повезут этого пройдоху в тыл, начнут лечить, кормить, тратить на него горючее.
В общем, приходим к мысли уважить его желание.
Наш снайпер Иван Андреевич Фролов старший сержант, награжденный орденом Отечественной войны второй степени, говорит нам:
Попробую, братки, покрепче его зацепить.
И с этими словами он стреляет.
Видим, пуля угодила сверхчувствительно. Нога аж кверху подскочила. И стон раздался.
И после долго никакого шевеления в воронке нельзя было заметить.
Уж не загнулся ли немчик, думаем. Нет, видим, не загнулся. Высовывается он из воронки и нам кулаком грозит. Выражает этим свое неудовольствие, что мы его чувствительно ранили.
Послали мы ему еще несколько добавочных пуль, но он молниеносно скрылся в воронке.
Когда стемнело, двое из нас подошли к воронке, чтоб посмотреть, там ли немец или уполз.
Оказывается, уполз. И никакой благодарственной записки нам не оставил.
В гостях у немцев
По немецкой земле мы не шли, а прямо летели, как на крыльях. И хотя фашисты оказывали яростное сопротивление, но мы сбивали их и двигались все глубже и глубже.
И однажды прямо с марша зашли в одну немецкую деревню. Слов нет, чистенько у них, аккуратно. Дома хотя однообразные, но приятные. И садики около них.
Видим, на отлете стоит домик, выкрашенный голубенькой краской. Причем двери открыты. Окна распахнуты. И на одном окне лежит газета и очки. И в садике велосипед стоит.
Из любопытства решили заглянуть в этот домик, решили, так сказать, побывать в гостях у немцев.
Наш сержант крикнул:
Не входить в сад. И в домик не входить. И велосипед не трогать. Я имею подозрение, что там все минировано. Надо знать немцев.
Среди нас были опытные люди. Они произвели проверку. Мин не оказалось. И даже велосипед был свободен от мин.
Заглянули в комнату. Там стоит накрытый стол. На столе миска с супом. На тарелках закуски. И графинчик с красным вином.
И все так аппетитно выглядит, так заманчиво, что прямо нет сил отказаться за стол сесть.
Сержант кричит:
Пищу не трогать. Все, вероятно, отравлено ядом. Глядите, как эти подлецы нарочно все выставили, чтоб прельстить наших бойцов.
Один из нас бросил кошке кусок колбасы. Та съела и хоть бы что. Еще просит.
Мимо дома проезжал наш санитарный отряд. Докторша осмотрела пищу и тоже нашла, что отравы нет.
Мы все удивились. Говорим:
Чем же объяснить такую гуманность со стороны немцев?
Докторша говорит:
Из этих мест немцы так поспешно удирали, что им было не до отравы.
Наш сержант говорит:
Этим и только этим можно объяснить, почему в еде нет яда и почему в саду не понатыканы мины. Надо знать немцев.
И действительно, в другой деревне были отравлены даже колодцы.
Федот, да не тот
Летом этого года немцы заняли город С. Многие жители ушли. А некоторые из нас остались.
Сначала мы собирались у товарища Ф., а потом перенесли место явки в лес.
Комендант этого города немецкий майор, некто Пельц, с первых же дней войны проявил себя как отъявленный злодей: многих жителей он расстрелял, иных повесил, а многих порол и сажал в тюрьму.
И тогда мы вынесли ему приговор убрать его с нашего пути.
Стали за ним следить. И вот однажды он вечером шел по улице, мы втолкнули его в подъезд и там ликвидировали.
Взяли у него бумаги. По бумагам видим не тот: не майор, а полковник, и не Пельц, а еще как-то по-ихнему.
Один из нас, некто Алексей, лично видел коменданта. Он говорит:
Странно. Очень похож: белобрысый, светлые глаза.
Только против майора этот как будто полней и брюхастей.
Стали мы снова караулить майора. Видим, идет по переулку.
Спрашиваем Алексея:
Этот? Алексей говорит:
На этот раз не ошиблись: майор.
Мы закололи майора кинжалом. А на другой день узнаем из приказа, что снова подкололи не того: подкололи сельскохозяйственного офицера, обер-лейтенанта по фамилии Нагель.
Алексей говорит:
Я не физиономист. Пусть вам кто-нибудь другой указывает. Они мне все на одну морду.
Хотели мы лично увидеть коменданта. Пытались войти в комендатуру, но нам не удалось.
Тогда достали фотокарточку майора. Его портрет. Стали ходить с портретом.
Короче говоря: убрали еще одного. Но и тот был не тот. Четвертого спрашиваем:
Вы фон Пельц?
Тот говорит:
Фон Пельц умер в больнице от брюшного тифа вскоре после вступления в должность коменданта.
Тогда, говорим, понятно, почему мы ошибались.
Слабая психика
Спешно отступая, немцы эвакуировали один госпиталь. В госпитале имелось отделение психических больных.
Этих своих психических немцы погрузили в автобус и направили в тыл.
Ночью автобус остановился в деревне Н., чтобы утром следовать дальше.
Психических заперли в сарай. И сарай закрыли на замок.
Однако в темноте и в спешке немцы недосмотрели, в какой сарай они заперли свой груз. Сарай был недостроен: в нем отсутствовала четвертая стена.
Быть может, психические и не удивились этому обстоятельству. Это было, так сказать, на уровне их больной фантазии.
В общем, ночью все психические разбежались.
Встав на рассвете, чтобы следовать дальше, немцы обнаружили пустой сарай.
Началась ловля психических.
Поймав двух или трех больных, немцы, торопясь и паникуя, проследовали дальше.
Остальные психические стали попадаться частям нашей Красной Армии.
Звереныш
Идет наша санитарка по полю. Слышит, стон раздается. Наклоняется к кустам. Видит: немчик лежит. Лет девятнадцать ему, не больше.
Ранен в ногу и в руку. Стонет.
Санитарка наклонилась к нему. Разрезала костюм. Накладывает повязки.
Тот кивает головой: дескать, благодарю.
Санитарка спрашивает:
Как звать-то тебя? Имя?
Молчит.
С грехом пополам санитарка спрашивает по-немецки.
Вас, говорит, немен зи?
Роберт, говорит. Санитарка говорит:
Эх, Роберт, Роберт! Небось, говорит, понимаешь, как вас одурачили пустили против России драться. Вот и лежишь теперь в кустах с разбитой ногой. Еще скажи спасибо, что я твой стон услышала. А то бы тебя тут вороны склевали.
И вот накладывает она повязки. Заматывает марлю. И вдруг чувствует: что-то кольнуло ее в спину.
Оглядывается нет никого.
Вдруг видит: немчик держит в левой руке кинжал и вновь замахивается. Значит, один раз не удалось. И вот снова собирается кольнуть. А рука левая. Сам слабый.
Санитарка говорит:
Ты что же, мерзавец, делаешь?
Молчит. Только губы стиснул.