9

Судя по той быстроте и готовности, с которой из-за угла выскочил солдат, ведя на поводу двух оседланных лошадей, мальчик сразу понял, что это начальник, если не самый главный, то, во всяком случае, достаточно главный, чтобы справиться с капитаном Енакиевым.
Это же подтверждали и звездочки на погонах. Их было очень много: по четыре штучки на каждом золотом погоне, не считая пушечек.
«Хоть и не старый, а небось генерал»,- решил Ваня, с почтением рассматривая тонкие, хорошо начищенные сапоги со шпорами, старенькую, но необыкновенно ладно пригнанную походную офицерскую шинель, электрический фонарик на второй пуговице, бинокль на шее и полевую сумку с компасом.
Солдат вывел лошадей на улицу через ворота и поставил их перед калиткой. Офицер подошел к лошади, но, прежде чем на нее сесть, весело потрепал ее по крепкой атласной шее и дал ей кусочек сахару.
Судя по всему, у него было прекрасное настроение.
Когда нынче его вызвал к себе командир полка, то он, признаться, был немного встревожен. Как бывает всегда в подобных случаях, он ожидал разноса, хотя никаких упущений по службе за собой не чувствовал.
Однако строгий командир полка не только не сделал ему никакого замечания, но даже отметил хорошую работу его батареи и приказал представить к награждению человек десять артиллеристов, отличившихся в последнем бою. В особенности же было приятно то, что полковник - человек суховатый и скупой на похвалы - высоко оценил именно тот внезапный, сокрушительный огневой налет на немецкий танковый резерв, который так тщательно продумал и подготовил капитан Енакиев и который в конечном счете решил дело.
Полковник напоил капитана чаем из своего походного самовара, что считалось в полку величайшей честью. Он проводил капитана Енакиева до сеней и на прощание сказал еще раз:
- В общем, хорошо воюете. Молодцом, капитан Енакиев.
На что капитан Енакиев, смущенно покраснев, ответил:
- Служу Советскому Союзу, товарищ полковник!
Все это было необыкновенно приятно, и капитан Енакиев предвкушал удовольствие, с которым он передаст своим офицерам мнение командира полка об их батарее.
- Дяденька! - услышал он вдруг чей-то голос.
Он повернулся и увидел Ваню, который стоял перед ним, вытянув руки по швам, и не мигая смотрел синими глазами.
- Разрешите обратиться,- сказал Ваня, стараясь как можно больше походить на солдата.
- Ну что ж, обратись,- сказал капитан весело.
- Дяденька, вы начальник? -
- Да. Командир. А что?
- А вы над-кем командир?
- Над батареей командир. Над солдатами своими командир. Над пушками своими.
- А над офицерами вы тоже командир?
- Смотря над какими. Над своими офицерами, например, тоже командир.
- А над капитанами вы тоже командир?
- Над капитанами я не командир. Глубокое разочарование отразилось на лице мальчика.
- А я думал, вы и над капитанами командир!
- Для чего тебе это?
- Надо.
- Ну, все-таки?
- Если вы над капитанами не командир, то и толковать нечего. Мне надо, дяденька, такого командира, чтобы он мог всем капитанам приказывать.
- А что надо всем капитанам приказывать? Это интересно.
- Всем капитанам не надо приказывать. Одному только надо.
- Кому же именно?
- Енакиеву, капитану.
- Как, как ты сказал?! - воскликнул капитан Енакиев.
- Енакиеву.
- Гм... Что же это за капитан такой?
- Он, дяденька, над разведчиками командует. Он у них самый старший. Что он им велит, то они все исполняют.
- Над какими разведчиками?
- Известно, над какими: над артиллерийскими. Которые немецкие огневые точки засекают. Ух, дяденька, и сердитый же их капитан! Прямо беда.
- А ты видел когда-нибудь этого сердитого капитана?
- То-то и беда, что не видел.
- А он тебя видел?
- И он меня не видел. Он только приказал меня в тыл отвезти и коменданту сдать.
Офицер прищурился и с любопытством посмотрел на мальчика:
- Постой. Погоди... Звать-то тебя как?
- Меня-то? Ваня.
- Просто - Ваня? - улыбнулся офицер.
- Ваня Солнцев,- поправился мальчик.
- Пастушок?
- Верно! - с изумлением воскликнул Ваня.- Меня разведчики пастушком прозвали. А вы почем знаете?
- Я, брат, все знаю, что у капитана Енакиева в батарее делается. А скажи-ка мне, друг любезный, каким это манером ты здесь очутился, если капитан Енакиев приказал отвезти тебя в тыл?
В глазах мальчика мигнули синие озорные искры, но он тотчас опустил ресницы.
- А я убежал,- скромно сказал он, стараясь всем своим видом изобразить смущение.
- Ах, вот как! Как же ты убежал?
- Взял да и убежал.
- Так сразу взял да сразу и убежал?
- Нет, не сразу,- сказал Ваня и почесал нога об ногу,- я два раза от него убегал. Сначала я убежал, да он меня нашел. А уж потом я так убежал, что он меня уж и не нашел.
- Кто это «он»?
- Дяденька Биденко. Ефрейтор. Разведчик ихний. Может, знаете?
- Слыхал, слыхал,- хмурясь еще сильнее, сказал Енакиев.- Только что-то мне не верится, чтобы ты убежал от Биденко. Не такой он человек. По-моему, голубь, ты что-то сочиняешь. А?
- Никак нет,- сказал Ваня, вытягиваясь.- Ничего не сочиняю. Истинная правда.
- Слыхал, Соболев? - обратился капитан к своему коневоду, который с живейшим интересом слушал разговор своего командира с мальчишкой.
- Так точно, слыхал.
- И что же ты скажешь? Может это быть, чтобы мальчик убежал от Биденко?
- Да никогда в жизни! - с широкой, блаженной улыбкой воскликнул Соболев.- От Биденко ни один взрослый не убежит, а не то что этот пистолет. Это он, товарищ капитан, извините за такое выражение, просто мало-мало заливает.
Ваня даже побледнел от обиды.
- С места не сойти! - твердо сказал он и метнул на коневода взгляд, полный холодного презрения и достоинства.
Потом, весь вспыхнув и залившись румянцем, он стал быстро-быстро, пятое через десятое, рассказывать, как он обхитрил старого разведчика.
Когда он дошел до места с веревкой, капитан не стал более сдерживаться. Он смахнул перчаткой слезы, выступившие на глазах, и захохотал таким громким, басистым смехом, что лошади навострили уши и стали тревожно подтанцовывать. А Соболев, не смея в присутствии своего командира смеяться слишком громко - это было не положено,- только крутил головой и прыскал в кулак и все время повторял:
- Ай, Биденко! Ай, знаменитый разведчик! Ай, профессор!
Когда же Ваня стал рассказывать о встрече с военным мальчиком, капитан Енакиев вдруг помрачнел, задумался, стал грустным.
- Они меня, говорит, за своего сына приняли,- возбужденно рассказывал Ваня про военного мальчика,- я у них теперь, говорит, сын полка. Я, говорит, с ними один раз даже в рейд ходил, на тачанке сидел вместе со станковым пулеметом. Потому что я своим, говорит, показался. А ты своим, говорит, верно, не показался. Вот они тебя и отослали.
Тут Ваня крупно глотнул воздух и жалобно посмотрел в глаза капитану своими наивными прелестными глазами:
- Только он это врет, дяденька, что будто я своим не показался. Я-то своим показался. Верно говорю. Они меня жалели. Да только они ничего поделать не могли против капитана Енакиева.
- Что ж, выходит дело, что ты всем «показался», только одному капитану Енакиеву «не показался»?
- Да, дяденька,- сказал Ваня, виновато мигая ресницами.- Всем показался, а капитану не показался. А он меня даже ни разу не видел. Разве это можно судить человека, не видавши? Кабы он меня разок посмотрел, может быть, я бы ему тоже показался. Верно, дяденька?
- Ты так думаешь? - сказал капитан усмехнувшись.- Ну, да ладно. Поглядим.
Он решительно поставил ногу в стремя и сел на лошадь.
- В ночное с ребятами ездил? - строго спросил он, улыбаясь глазами и разбирая поводья.
- Как не ездил! Ездил, дяденька.
- На лошади удержишься?.. А ну-ка, Соболев, бери его к себе.
И не успел Ваня моргнуть, как сильные руки коневода подхватили его с земли и посадили впереди себя на лошади.
- К разведчикам! - скомандовал капитан Енакиев, и они помчались галопом.
- От Биденко ушел, а от меня, брат, не уйдешь,- сказал ординарец, крепко, но осторожно прижимая к себе мальчика.
- А я сам не хочу,- сказал Ваня весело.
Он чувствовал, что в его судьбе происходит какая-то очень важная, счастливая перемена.
Подъехав к блиндажу разведчиков, капитан спрыгнул с лошади и бросил поводья коневоду.
- Дожидайтесь,- сказал он и, быстро бренча шпорами, сбежал по ступенькам вниз.