Все пропало

С тех пор у нас потекла настоящая трудовая жизнь. Днем и ночью нужно было следить за температурой и каждые три часа переворачивать яйца. Вода в консервной банке и деревянных чашечках быстро испарялась, так что часто приходилось подливать свежую воду. Дело как будто нетрудное, но все время приходилось быть настороже. Как только зазеваешься, так сейчас же что-нибудь случится: или температура подскочит, или забудешь перевернуть яйца. Нельзя было ни на минуту забывать об инкубаторе.
Особенно трудно приходилось Мишке, потому что ему нужно было следить за инкубатором ночью. От этого он не высыпался и по целым дням ходил сонный, как осенняя муха. После обеда он часто засыпал на кушетке в кухне, и я всегда рисовал его, пока он спал.
Так прошло пять дней и пять ночей. На шестой день Мишка не выдержал и нечаянно заснул на уроке. За это ему досталось от Надежды Викторовны, и весь класс над ним смеялся.
Конечно, Мишке было обидно. Каждый любит посмеяться над кем-нибудь, но никто не любит, когда смеются над ним самим.
Всё было бы ничего, но как раз в этот день я принес в школу свой альбом, чтобы показать ребятам, как я рисую. Ребята увидели рисунки и догадались, что у меня нарисован Мишка, который спал в самых разных позах: и лежа, и сидя, и чуть ли не стоя.
– Да ты у нас прямо чемпион по спанью! – сказал Мишке Леша Курочкин.
– Мировой рекордсмен! – похвалил Сеня Бобров. – Спит, как лошадь, двадцать четыре часа в сутки!
Альбом пошел по рукам. Все рассматривали его и помирали со смеху.
– Ты зачем притащил сюда этот идиотский альбом? – напустился на меня Мишка.
– Откуда же я знал, что ребята станут смеяться? – говорю я.
– Не знал! Нарочно, должно быть, подстроил, чтоб надо мной весь класс потешался! Хорош друг! Знать тебя не хочу больше!
– Честное слово, я не нарочно! Если б я знал, что так выйдет, не рисовал бы тебя, – оправдывался я.
Но Мишка дулся на меня весь день. Вечером он сказал:
– Вот возьми инкубатор и подежурь ночью, тогда узнаешь, как рисовать на меня карикатуры.
– Ну что же, – говорю я, – ты уже пять ночей отдежурил, теперь я отдежурю пять ночей. Будем дежурить по очереди.
Мы перенесли инкубатор ко мне, и с тех пор начались мои мучения.
С вечера я клал под подушку будильник, и ночью он начинал мне в самое ухо трещать. Я вставал, как лунатик, шел на кухню, проверял температуру, переворачивал яйца и возвращался обратно. Часто я не мог сразу заснуть и долго ворочался на постели, а как только начинал засыпать, будильник снова трещал, и я готов был разбить его вдребезги, чтоб он не мешал мне спать.
Каждое утро я просыпался измученный и насилу вставал с постели. Одевался, как будто во сне, и даже не понимал, что я делаю: штаны начинал надевать через голову, рубашку напяливал вместо штанов. Один раз я даже перепутал ботинки и надел на правую ногу левый ботинок, а на левую – правый и в таком виде явился в класс.
Ребята заметили это и стали смеяться. Пришлось мне переобуваться во время урока.
Но самое большое несчастье произошло на десятую ночь. То ли я забыл завести будильник, то ли не слышал, как он прозвонил. С вечера я лег и проснулся утром, когда было уже совсем светло. Сначала я даже не понял, что случилось, потом вспомнил, что ни разу не вставал ночью, и как ошпаренный бросился к инкубатору. Градусник показывал тридцать семь градусов. На целых два градуса меньше, чем нужно! Я поскорее сунул под лампу пару тетрадей и тут же подумал:
«Зачем я это делаю? Все равно яйца остыли, и теперь, наверно, уже все пропало! Десять дней мы трудились без отдыха; в яйцах, должно быть, развились большие зародыши, а теперь вот я все это погубил!»
От досады мне хотелось отколотить самого себя, и я стукнул себя кулаком по макушке.
Ртуть в градуснике медленно поднималась и постепенно дошла до тридцати девяти градусов. Я печально смотрел на градусник и размышлял про себя:
«Ну вот, температура нормальная, яйца снаружи такие же, как и прежде, а внутри в них уже, наверно, нет жизни, и никогда из них не выведутся цыплята!»
Потом я стал думать, что, может быть, ничего опасного не случилось. Может быть, зародыши еще не успели погибнуть. Но как узнать об этом? Единственный способ узнать – это продолжать нагревать яйца, и, если на двадцать первый день из них не выведутся цыплята, значит, они погибли. А может быть, они и не погибли. Об этом я узнаю только через одиннадцать дней.
«Вот тебе и получилась веселая семейка! – горевал я. – Вместо двенадцати цыплят, наверно, ни одного не будет!»
Тут пришел Мишка. Он посмотрел на градусник и весело сказал:
– Красота! Температура нормальная. Дело чудесно идет! Теперь моя очередь по ночам дежурить.
– Нет, лучше я сам буду дежурить, – говорю я. – Зачем тебе мучиться напрасно?
– Почему – напрасно?
– А вдруг цыплята не выведутся?
– Ну что ж, если не выведутся… Не должен же ты один мучиться: раз мы друзья, то все пополам.
Я не знал, что сказать Мишке. У меня не хватило смелости ему признаться, и я решил молчать, хотя это, конечно, свинство.